— Сто тысяч франков! — заклинал он.
А другой Шавель, циничный и спокойный, у него за плечом шепнул: «Повторяешься, друг. Стоит ли мелочиться. Предложил бы им все, чем владеешь».
— Успокойтесь, мсье Шавель, — посоветовал ему Ленотр. — Подумайте сами: ну кто согласится променять жизнь на деньги, которыми не сможет воспользоваться?
— Отдаю все, что у меня есть, — прерывающимся от волнения голосом произнес Шавель, — деньги, поместье, все. Сен-Жан-де-Бринак…
Вуазен раздраженно сказал:
— Умирать никому не хочется, мсье Шавель.
А Ленотр повторил тоном возмутительного самодовольства (как показалось доведенному до отчаяния Шавелю):
— Успокойтесь, успокойтесь, мсье Шавель.
У Шавеля пресекся голос.
— Отдаю все, — просипел он.
Им, наконец, это надоело. Снисходительность и терпимость — вопрос нервов, а нервы у всех были напряжены.
— Сядьте! — рявкнул на него Крог. — И заткнитесь.
Но и тогда Ленотр, подвинувшись, дружески похлопал по земле рядом с собою.
«Не выгорело, — шепнул второй, спокойный Шавель. — Хана, брат. Мастерства не хватило. Попробуй изобрести что-нибудь еще…»
И тут чей-то голос проговорил:
— Расскажите-ка поподробнее. Может, я куплю.
Это сказал Январь.
5
А Шавель на самом деле не ожидал, что кто-то отзовется на его предложение, им двигала не надежда, а истерика, и теперь он сначала подумал, что над ним издеваются.
Он еще раз повторил:
— Все, что у меня есть.
Но его истерика иссохла и отпала, как струп, и обнажилось чувство стыда.
— Не смейтесь над ним, — сказал Ленотр.
— Я и не смеюсь. Говорю же — я покупаю.
Стало тихо, соседи по бараку растерялись и не знали, что подумать. Как передать другому все, чем владеешь? Они смотрели на Шавеля, наверно ожидая, что он начнет выворачивать карманы. Шавель спросил:
— Вы займете мое место?
— Да, я займу ваше место.
Крог раздраженно заметил:
— Какой ему тогда прок от этих денег?
— Я ведь могу оставить завещание, правда?
Вуазен вдруг выдернул изо рта незажженную сигарету и швырнул об пол.
— Не нравится мне эта лавочка, — громко сказал он. — Пусть все идет как идет. Мы вот с Ленотром не можем выкупить свою жизнь, так? Почему же ему можно?
— Успокойтесь, мсье Вуазен, — пробормотал Ленотр.
— Несправедливо, — настаивал тот.
Большинство заключенных разделили мнение Вуазена. Когда Шавель закатил истерику, они отнеслись к нему со снисхождением: в конце концов, смерть — это не шутка, и не приходится ожидать от богатого человека, что он будет вести себя как все, народ этот по большей части хлипкий; но теперь дело приняло другой оборот. Получается несправедливо, как правильно говорит Вуазен. Сохранял спокойствие один Ленотр: он всю жизнь проработал делопроизводителем в конторе и не раз наблюдал со своего табурета, как люди заключают несправедливые сделки.
Но в спор вмешался Январь:
— То есть как это несправедливо? Моя добрая воля, и никто не может мне препятствовать! Да вы бы все рады стать богачами, только кишка тонка. А я увидел свой шанс и не проворонил. Я умру богатым человеком, ясно? И пусть подавится, кто говорит, что это несправедливо.
В груди у него снова раскатился сухой горох.
И все споры прекратились — Январь уже распоряжался, как один из сильных мира сего; прямо на глазах менялся вес людей, словно сдвигались большие гири: тот, кто только что был имущим, опускался, чтобы стать таким, как они, а у Января голова ушла в темные заоблачные выси богатства. Он властно позвал:
— Идите сюда. Сядьте вот тут.
Шавель подчинился и подошел, сутулясь от стыда за свою победу.
— Вот что, — сказал Январь. — Вы адвокат и давайте пишите все по форме. Что у вас там есть? Денег сколько?
— Триста тысяч франков. Точной цифры не могу вам назвать.
— А этот дом, что вы рассказывали? Сен-Жан…
— Дом и шесть акров земли.
— Земля собственная или арендованная?
— Собственная.
— В Париже где живете? У вас там тоже дом?
— Снимаю квартиру.
— Мебель своя?
— Нет… Только книги.
— Вы садитесь. Составьте мне… эту… как ее?.. дарственную.