Если бы решение зависело только от Грандисона, все было бы иначе. Смерть других людей стала для него делом обычным. О своей он не думал. Чему быть, того не миновать. Буш отлично знал его философию. Не обращать внимания на угрозы и посылать соболезнования семьям невинных жертв. Ни в одном обществе не будет ни здравого смысла, ни подлинной безопасности, стоит только пойти на уступки тирану – большому или малому. Мир должен понять, что лучше смерть, чем бесчестье, что зло не одолеешь ни молитвами, ни деньгами. Только жертвуя жизнью за жизнь, можно сделать существование безопасным, а кому что выпадет – жить в безопасности или быть принесенным в жертву – это лотерея. Конечно, это не по-христиански. Но для самого Грандисона, для Сэнгвилла и для всех сотрудников их отдела христианство давно заменили параграфы первого специального наставления. Человек перерос христианство. Оно сыграло свою роль, подобную роли выделившегося в процессе эволюции на человеческой руке большого пальца. Нравится это кому-то или нет, теперь жизнь не сводится к простой способности рвать бананы с дерева в джунглях. Теперь совсем другие джунгли обступают мир со всех сторон.
Буш наблюдал: мешочек исчез в правом кармане. За тем незнакомец взял пистолет и сунул его в другой карман. Ни на кого не взглянув, он направился к двери. Толкнул ее плечом и придержал выжидательно. Буш прошел в дверь мимо него, как проходил раньше мимо женщины.
Они зашагали по освещенной прожекторами дороге, затем свернули в аллею, заштрихованную черными тенями голых кустов. Буш шел впереди; наконец они оказались на футбольном поле, где ждал вертолет. Минуту спустя машина уже поднималась в воздух, трава под ней стелилась по земле. Вертолет, покачиваясь, набрал высоту и полетел на восток. Навигационные огни еще некоторое время мигали в темном небе, а потом погасли.
Буш вернулся назад. Пока его не было, на столе появился поднос с бутылками и стаканами. Грандисон сидел в черном кожаном кресле у камина, возле него стоял высокий стакан с неразбавленным виски. Грандисон читал небольшую книжку в кожаном переплете с золотым тиснением. Куда бы он ни направлялся, в кармане у него всегда была какая-нибудь книжка. Сейчас он уединился, зная, что в ближайшие два-три часа может дать себе отдых. Сэнгвилл сидел у телефона, перед ним была порция виски с водой, он принимал доклад с поста у ворот: слушал, время от времени что-то мыча, и делал записи свободной рукой.
Буш налил себе виски с содовой. Сэнгвилл запишет сведения, полученные от шофера. Эмблема на крыше машины гласила: «Ривердейл. Прокат машин в Рединге». Ночной гость, подумал Буш, остановил машину у вокзала или проголосовал на улице и поехал… Дальше строить предположения не имело смысла. Сэнгвилл все выяснит, но это ничего не даст. Буш взял стул, тяжело опустился на сиденье, сделал большой глоток из стакана и, глядя перед собой, стал думать о предстоящем третьем похищении. Буш был добросовестным, грамотным, честолюбивым работником. С каждым годом он поднимался все выше по служебной лестнице.
Джордж Ламли стоял у низкого окна спальни; пригнувшись, он выглянул в окно, чтобы посмотреть, какое выдалось утро. Типичная мартовкая мерзость. Бр-р! Дождь льет, как из ведра. Беленый западный ветер раскачивает старые вязы вдоль дороги в поле. Стайка грачей беспорядочно мечется под деревьями, подгоняемая ветром. Словно клочок жженой бумаги, кружащийся в сером небе. Очень поэтично. Джордж почувствовал себя бодрым и свежим. Как всегда после утреннего секса. Не то что Бланш. Она обычно после этого без сил. Один – два глубоких вздоха, и она проваливается в сон еще на часок-другой.