Вода привела его в чувство, но идти он все еще не мог.
Он вернулся в кресло и сидел, слушая, как шумит море – шу-уф, шу-уф! – до тех пор, пока не начал замерзать. Тогда он еще немного попил из фонтана, утерся полой майки, вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и опустил чугунный штырек.
Здесь никого не было, из столовой не доносилось ни звука. Должно быть, в кухне шли приготовления к завтраку, но весь остальной дом словно вымер. Или еще спал?..
Василий Васильевич, держась за перила то одной рукой, то другой, то сразу обеими, взгромоздился на второй этаж, немного полежал на диване, потом полежал в кресле, потом нашел в себе силы пустить воду и залезть под душ.
Его уже не тошнило и не качало из стороны в сторону.
К концу отпуска он будет пробегать эту десятку легко! Туда по пляжу, а обратно по шоссе. И лестницу одолеет!..
Сумки так и стояли посреди комнаты, Василий Васильевич, вытирая голову, посмотрел на них скептически – разбирать, не разбирать?
И решил не разбирать. Ну их к лешему.
Штаны и рубаха у него есть – надевал только один раз, можно не менять, – а на остальное наплевать, потом как-нибудь разберет.
Пятерней он пригладил волосы – они всегда завивались после душа и торчали в разные стороны, как у поэта Есенина, отчего Василий Васильевич их терпеть не мог и старался стричь как можно короче.
Кстати, нужно будет подстричься. Спрошу у Виктора Захаровича, где парикмахерская.
Спустившись вниз, он заглянул в гостиную – никого, потом в столовую, где тоже не было ни одной живой души.
Меркурьев прошел к буфету, включил кофемашину и подождал, пока она проснется, встрепенется и приготовится к работе. Пока машина фыркала и мигала, он подошел к окну.
Неяркое желтое солнце сделало буковый лес золотым и бронзовым в глубине. Могучие стволы, освещенные с одной стороны, казались ненастоящими, нарисованными. Трава под деревьями была совсем зеленой, свежей, будто только что вылезшей. Меркурьева всегда поражала эта зеленая калининградская трава – в ноябре!.. На широком кусте с разноцветными листьями качалась сорока. Как только ветка замирала, сорока подскакивала и снова начинала качаться. С ветки время от времени слетал желтый лист.
Василий Васильевич чувствовал себя так, словно всю жизнь прожил в этом доме, по утрам смотрел в окно, и сорока была его подругой. Ничего не могло быть лучше холодного воздуха, разноцветных листьев, на которых кое-где дрожали бриллиантовые капли вчерашнего дождя, осени, вздыхающего моря и сороки на ветке.
Он сделал себе кофе – крепкий и с сахаром – и пошел проверить, как там «Философия Канта».
Игры с Кантом его забавляли.
Вчерашняя чашка исчезла, а книга лежала на прежнем месте страницами вверх.
Василий Васильевич засмеялся, прихлебывая кофе. Он совершенно точно помнил, что вчера ночью закрыл ее! Ну-ка посмотрим, какая страница.
Страница пятьдесят семь, все верно.
«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти».
Это мы уже сто раз читали!..
Интересно, кто с ним играет? Хорошо бы, конечно, Кристина по прозвищу Мышь, но отчего-то Василий Васильевич в это не верил. Нет, было бы прекрасно, если б она, но…
Высокие двери у него за спиной вздрогнули, будто снаружи потянули за ручку. Василий Васильевич оглянулся.
Ничего не происходило, потом двери вздрогнули вновь, и тут же донеслось дребезжание колокольчика. А потом еще раз.
Меркурьев поставил чашку на стол рядом с «Философией Канта», подошел, повернул в замке ключ и распахнул створку.
В солнечном воздухе он увидел только силуэт. Силуэт колыхался и подрагивал, извивался, и Меркурьев на секунду зажмурился.
– Мое почтение, – вежливо проговорил посетитель и на старинный манер приподнял шляпу.
Он уже не извивался и не двоился и оказался сухим человечком с мелким, но выразительным лицом. Он был облачен в долгополое пальто, а в руке держал дорожный ковровый саквояж.
– Доброе утро, – поздоровался Меркурьев.
Позади человечка на стоянке дремал длинный белый «Кадиллак» – вчера его здесь не было, – Меркурьев почему-то очень удивился, что старомодный и вежливый человечек прибыл на такой длинной, самодовольной машине.
– Приглашен погостить, – сказал новый гость. – Если вы ничего не имеете против.
– Я?! – воскликнул Меркурьев.
– С вашего разрешения, – заключил невиданный посетитель твердо.
– Проходите, – пригласил Василий Васильевич несколько растерянно. – Я сейчас найду хозяина или управляющую…
И посторонился, пропуская гостя.
Человечек воскликнул:
– Ни в коем случае! Не нужно никого обременять! Придет время, и все разрешится само собой.