– Ева, — прошептал он, — я хочу задать тебе один деликатный вопрос. Но обещай мне, что ответишь спокойно… Не рассердишься… Помнишь фразу с последней пластинки? «Когда будете ее допрашивать, она вам все объяснит».
– Ну?
– Это правда?.. Ты действительно все объяснишь?
Ева поставила чашку.
– Естественно, — сказала она. — Все. А что? Тебя это пугает?
– Нас будут допрашивать по отдельности. И если наши показания не совпадут…
– Почему бы им не совпасть? Ты собираешься лгать?
– Конечно, нет, — Лепра опустил глаза.
– Не волнуйся, они устроят нам очную ставку.
Лепра допил свой кофе, забыв положить сахар. Он не мог признаться себе, что в этот момент понимал Фожера, чуть ли не сочувствовал ему.
– Какой ты у нас сложный, — сказала Ева. — В сущности, мы так плохо знаем друг друга. Я-то — сама простота.
– Знаю, — нетерпеливо перебил ее Лепра. — Ты вообще ходячая добродетель.
Он ожидал, что она взорвется. Ева только посмотрела на него долгим взглядом. Он предпочел бы пощечину.
– Кто виноват в том, что ты страдаешь? Дай мне сигарету.
Он бросил пачку ей на стол и вышел в гостиную. Рассеянно наиграл мелодию Фожера и пошел бриться. Несмотря на жужжание бритвы, он слышал, как Ева ходила туда-сюда, мурлыча модные песенки. Она тоже старалась не выходить из роли, и ей это удавалось куда лучше. Он тщательно оделся и вернулся к роялю. «Там» он играть не сможет… «там», то есть в тюрьме, он понесет гораздо более суровое наказание, нежели она. Сколько угодно она может уверять, что заплатит дороже, чем он, это не так. Вечное стремление возобладать, самоутвердиться. «Они воевали между собой, а я служил им заложником, — подумал он. — Кретин». Под его пальцами внезапно начала рождаться мелодия, он остановился.
– Продолжай, — сказала Ева из-за его спины. — Что это?
– Понятия не имею. Само получилось.
Он попытался вновь найти этот мотив, но на сей раз он ускользал от него, обрастая ненужными реминисценциями.
– Попробуй еще раз!
Она наиграла несколько тактов. Не стоило продолжать. Родившаяся было песня уже не вернется к нему. А это была песня. Они оба почувствовали это. Новая, изящная мелодия, в которой Лепра не успел еще узнать себя. Но он радостно бросился к Еве.
– Прости меня, милая, — сказал он. — Я действительно несносен. Я бы хотел быть таким же, как ты… прямым, непосредственным.
Он ударил себя в грудь.
– Это тут… во мне… но я не могу выпустить наружу все, что я хотел тебе сказать… все, что мне надо будет тебе сказать…
Он обнял ее, прижал к себе и долго не отпускал. «Я не хочу тебя терять, — прошептал он. — Мне так с тобой хорошо!» Тем не менее, он отпустил ее и сел за рояль. Нажал наугад на клавишу, как Фожер, вслушался в замирающий протяжный звук. Ева подошла к нему, прислонилась к его плечу, и внезапно ему захотелось остаться одному. И впрямь, не так он прост!
– Что будем делать? — спросила она.
И правда, надо было что-то делать, создать себе иллюзию жизни, держаться, продолжать эту чудовищную игру до того момента, когда раздастся звонок Бореля. Но что можно сделать, когда в конце этой недели, как в конце улицы, погруженной во мрак, высится неприступная стена? Лепра был небогат, но он с удовольствием растратил бы сейчас все что имел, почти 500 тысяч франков. По крайней мере, это был бы красивый жест.
– Давай я возьму напрокат машину, — предложил он.
Через час они уже садились в «астон-мартен», маленький красный болид, рванувшийся вперед, точно ракета. Лепра не раздумывая поехал к морю. Какое счастье мчаться, не разбирая дороги, рискуя двумя жизнями, которые, впрочем, и так уже обречены! Ева восприняла эту новую игру с какой-то обостренной радостью. Может, она даже хотела, чтобы он допустил какую-нибудь оплошность, неловко нажал на тормоза… Они остановились только в Гавре. Спотыкаясь, вышли из машины. Ева уцепилась за его руку, повисла на нем.
– Это даже лучше, чем любовь, — сказала она.
Снова они брели без всякой цели, вдоль берега, мимо кораблей, готовых к отплытию.
– Признайся, что ты бы мог вот так сесть на корабль и уехать без меня. Скажи правду хоть раз в жизни.
– Бывают такие моменты.
– Тогда лучше уезжай. Надо делать то, что хочешь.
Он не собирался с ней спорить. И вообще, знал ли он о своем желании жить? Жить! Покончить с этим бесконечным преследованием. Да, этого он желал изо всех сил. И еще: вновь обрести ускользнувшую песню. И остаться в одиночестве. И плевать на все, как плевал Фожер.
– Я с тобой говорю, по-моему, — сказала Ева.
Лепра смотрел, как на пакетбот грузят машины, и позавидовал человеку, который управлял лебедкой и пускал в путешествие по пространству эти тяжеленные контейнеры.
– Может, помолчим? — предложил он. — Я тебя люблю, но ты меня утомляешь.
Это вырвалось неожиданно, и тон его был столь непривычным, что он весь сжался и приготовился к обороне. Но Ева просто отпустила его руку. Они еще некоторое время шагали рядом, а потом, поскольку Лепра шел медленно, она обогнала его на метр, потом на два. И вскоре они шли уже просто друг за другом, словно были незнакомы между собой. Ева не оборачиваясь села в машину. Он еще побродил некоторое время, купил газеты, сигары. Он подчинялся каким-то неожиданным порывам и находил в этом горькое удовольствие.
– Едем назад? — спросила Ева, когда он подошел к ней.
– Нет, мне тут нравится.
– Тогда отвези меня на вокзал.
– Как хочешь.
Он спокойно отъехал и стал не торопясь искать вокзал. Ева сидела у самой дверцы. Между ними поместился бы третий пассажир. Лепра остановил машину, вышел, чтобы открыть дверцу Еве, но она уже поставила ногу на землю и нервно схватила перчатки и сумку. Лепра побежал в кассу за билетом.
– Поезд через час, — сказал он, протягивая билет.
Она, не отвечая, взяла у него билет и прошла в зал ожидания. Лепра пошел следом и сел рядом с ней. Они чувствовали тепло друг друга, разгадывая мысли, и Лепра казалось, что он никогда не испытывал ничего более пронзительного. Вскоре он поднялся, чтобы закурить сигару, и развернул газету. Первые полосы по-прежнему занимало дело Мелио. Журналисты давали понять, что комиссар Борель идет по интересному следу, но эта новость даже не тронула Лепра. В нем самом происходили гораздо более серьезные вещи. Тут он заметил, что Ева идет к перрону, пробрался в поезд тайком от нее и занял свободное купе.
– Садись здесь, — сказал он.
Она прошла дальше по вагону, сама выбрала себе место.
– Что ж, счастливого пути, — сказал Лепра.
Она, казалось, не замечала протянутой руки.
– Ты делаешь успехи, — сказала она голосом, который он никогда прежде не слышал.
Он спрыгнул с подножки, дождался отправления. Когда поезд тронулся, Ева открыла сумку и достала пудру. Лепра, для формы, прошел вдоль вагона и помахал ей. Потом, сунув руки в карманы, вернулся к машине. Что теперь? Вечер был свободен. Он мог поехать куда-нибудь, побродить в порту, пойти в кино… Он ни перед кем не должен был отчитываться. Мог, наконец, остаться наедине со своей тревогой. Он выбрал отель по своему вкусу, вписал в регистрационную карточку первое пришедшее на ум имя. Лепра больше не существовало.
В баре он выпил виски, заказал еще и неожиданно вспомнил последний вечер с Фожером. Алкоголь только подогревал воспоминания, но они казались уже галлюцинациями. Нет, Фожер никогда на него не сердился. Напротив, он всегда был снисходителен к нему. Ревновал, конечно, но в этом не было злости. Бедняга Фожер! Вот этому и надо посвятить вечер. Думать о Фожере. Что бы сделал Фожер, если… Лепра закурил вторую сигару. Ее аромат тоже благоприятствовал воспоминаниям. Все-таки удивительно, какое огромное место занимал Фожер в его жизни! В его памяти всплывали его забытые замечания, советы… «Ты слишком часто смотришься в зеркало», — нередко говорил Фожер или внушал: «Чем больше ты досаждаешь окружающим, тем легче тебе будет приручить их». Обрывки его мелодии на мгновение смешались с этими словами. Сидя за стойкой, положив голову на сжатые кулаки, Лепра рассматривал жидкость в своем стакане. «Мы, — говорил Фожер, — люди особые, понимаешь, малыш? Если хочешь, чтобы музыка пришла к тебе, надо сначала, чтобы она почувствовала тебя в себе!» Бар постепенно пустел. Бармен настойчиво протирал стойку возле стакана Лепра. Тот посмотрел на часы. Как поздно! Он расплатился, вышел и обрадовался, что снова может раствориться в ночи.