Как раз в этот момент вошла Патриция.
— Добрый день, дядюшка! — улыбнулась она Сэму. — Я проходила мимо этой паршивой улочки и решила взглянуть, жив ли ты еще.
Будь Малькольм понаблюдательнее, он бы заметил, что поцелую дяди и племянницы явно не хватает сердечности и что он скорее напоминает ритуальное соприкосновение официальных лиц при вручении какой–нибудь награды, чем свидетельствует о нежных родственных чувствах. Но шотландец был абсолютно не в состоянии что–либо замечать. Он смотрел на молодую женщину, открыв рот и вытаращив глаза. Блум следил за ним краем глаза и с удовлетворением констатировал, что девушка сработала на совесть.
— Мистер Мак–Намара, позвольте мне представить вам мою племянницу Патрицию Поттер.
Патриция сделала вид, будто только что заметила гиганта, и довольно холодно произнесла:
— Добрый день, мистер Мак–Намара.
Но вместо ответа шотландец опрометью кинулся к лестнице и исчез наверху.
— Ну и ну! Что это с ним? — удивленно спросила Патриция.
— Я, кажется, догадываюсь… Самое главное, не теряйте хладнокровия.
Несмотря на предупреждение, Патриция вздрогнула, услышав грянувшие на верхнем этаже тягучие звуки «Дремучего леса в горах». Она еще не совсем пришла в себя, когда на лестнице появился Малькольм, во всю силу своих могучих легких дующий в трубку волынки.
— Это гимн в честь вашей красоты, дорогая моя, — шепнул Блум.
Патриция расхохоталась, и, видимо, это еще больше воодушевило Мак–Намару, потому что он ни разу не перевел дух, пока не извлек последней оглушительной ноты.
— Можно ли мне узнать, каковы причины этого очаровательного концерта?
— У нас в Томинтуле не очень–то умеют складно выражать свои мысли. Поэтому вместо нас говорит волынка. Вы ужасно красивы, мисс Поттер!
— Спасибо.
— Вы живете здесь?
— Моя племянница поет в «Гавайской пальме» на Флит–стрит, — ответил за Патрицию Сэм.
— Это далеко?
— Вовсе нет. Здесь же, в Сохо.
— А мне можно пойти вас послушать?
— Я буду очень рада, мистер Мак–Намара, — ответила «племянница» и повернулась к Сэму: — Дядя, мне пора идти. Через два часа мой номер. Я едва успею пообедать и приготовиться. До свидания. — Она улыбнулась и шотландцу: — До свидания, мистер Мак–Намара. И, быть может, до скорого?
— Уж это точно!
Когда Патриция ушла, Малькольм сказал Сэму:
— Ну старина, у вас чертовски красивая племянница. Господи благослови! Да будь у меня в доме такая жена, мне бы больше ничего и не нужно было!
— Я вижу, Патриция произвела на вас сильное впечатление.
— Она меня просто потрясла! Я думал, такие красотки бывают только в кино. Ах, не будь я простым овцеводом, сразу предложил бы ей руку и сердце. Как вы думаете, старина, она бы согласилась?
— Честно говоря, мистер Мак–Намара, меня бы очень удивило, если бы Патриции вздумалось похоронить себя в Томинтуле.
— Ну не скажите! У нас бывает кино раз в неделю в овине Нейла Мак–Фарлана. По крайней мере летом, потому что зимой можно примерзнуть к скамейке… Она хоть не обручена?
— По–моему, нет. Знаете ли, моя племянница — очень хорошая девушка. Согласен, она поет в кабаре, но ведь нужно же как–то зарабатывать на жизнь, правда? А ей очень не повезло. Родители погибли в автомобильной катастрофе, девочка осталась сиротой в двенадцать лет…
— К счастью, у нее были вы!
— Что?
— Вы ведь ее дядя?
— Разумеется, если бы не я, не знаю, что с ней сталось бы, с бедной крошкой… Но мой образ жизни не очень–то подходит для воспитания молодой девушки… Вы меня понимаете? Я отправил ее в пансион, в Йорк. После учебы она пробовала зарабатывать на жизнь, с моей помощью, конечно… И вот как–то однажды приняла участие в любительском конкурсе. Ее заметили. О, это, ясное дело, совсем не то, что можно назвать настоящим певческим голосом, но поет она приятно… И тут же сразу получила ангажемент. И теперь Пат уже несколько месяцев поет в «Гавайской пальме», насколько я понимаю, с большим успехом.
Целых три месяца Дункан и Дэвит, зная, что за ними пристально следят, вели себя тихо и скромно. Тот, кто держал в руках всю торговлю наркотиками в Сохо, приказал им затаиться, и оба бандита с ума сходили от злости, подсчитывая, сколько денег прошло за это время мимо их носа. И только это вынужденное, выводящее из себя бездействие заставило их взяться за незначительную операцию, предложенную Сэмом Блумом. После разговора с Сэмом Дэвит, развалясь в кресле, заметил:
— Пять тысяч фунтов — приличная кучка милых маленьких банкнотов, Джек. Что вы об этом думаете?