Сначала она поверила в историю с инжектором, потому что Лоран любил машину, как капитан любит корабль. Он не выносил, если что-нибудь в машине барахлило… В ту ночь ее мучила бессонница, и она вспомнила о почтовой открытке, пытаясь связать ее с инжектором, потом отогнала эту мысль. Может быть, Лоран действительно провел ночь в Ницце в ожидании починки инжектора. Ей не хотелось поддаваться разрушительной ревности, терять равновесие. Когда на следующий день он вернулся, она встретила его очень приветливо, делая вид, что упрекает его за игру в казино в Монте-Карло. Затем с наигранным спокойствием спросила его, не было ли у него свидания с красивой девушкой, словно это льстило ей. Несколько дней спустя, когда Марта возвращалась с пляжа, она заметила Лорана, беседовавшего с молодым хиппи. Она увидела, как он быстро спрятал что-то в карман куртки. Ночью она встала, вышла из спальни и залезла в карман.
Она обнаружила три фотографии, сделанные в Сен-Тропезе, и не могла ему простить того, что он не уничтожил их. Ей легче было бы простить ему измену, чем эти фотоснимки.
Теперь она мучилась не подозрениями, а уверенностью. Она не знала только, стоит ли ей говорить Лорану о том, что она знает. Примирит ли их или окончательно разъединит неизбежно последующая за этим сцена? Она решила посмотреть, чем все это кончится, что он еще выкинет, ее мудрость носила оттенок садизма.
Все утро следующего дня Киршнер висел на телефоне. На заводе дела шли неважно, и он решил сам съездить туда. Марта подумала, что он снова отправляется на свидание.
Лежа на пляже, она думала о разводе, о том, с кем останутся дети, о разделе имущества, о новой жизни, которую она начнет. Лоран будет умолять ее вернуться. Она будет непримирима, а может быть, простит его. В это время Киршнер ехал в своем «мерседесе» в Тулон, а дорога, как известно, лежала через Сен-Тропез.
Оставив «мерседес» в паркинге Нового порта, Киршнер тщетно обследовал все таррасы кафе. Он хотел выяснить, была ли Кандис причастна к шантажу или нет. Он не знал, зачем ему это нужно. Он взял такси и отправился на пляж «Таити», но там Кандис тоже не было. Он нашел ее только в пять часов в баре «У Сенекье» в окружении ее приятелей. Вчерашнего шантажиста среди них не было. Он сделал ей знак отойти в сторону.
Она вяло встала с кресла и пересела в другое, бросив пляжную сумку под стол. Однако при первых же его словах она разразилась хохотом. Он сгорал от стыда, раскладывая перед нею на столике фотоснимки и сопровождая свои действия выражениями, заимствованными у следователя:
— Я хочу знать правду. Я могу все понять, но мне нужно знать правду.
Кандис не стала оправдываться, в этом не было необходимости. Ее смех и преувеличенное веселье ясно доказывали ее невиновность в этом деле. По крайней мене он так подумал.
— Послушай, — сказал он, — забудь об этом. Поедем со мной в Тулон на три дня. Днем ты сможешь посетить острова, а вечером мы встретимся на Пор-Кро или Поркеролле. Если хочешь, мы снимем катер и…
Но она не слушала его. Ее внимание целиком было направлено на столик, за которым сидели ее друзья.
— Извини, — сказала она и встала. — Я сейчас вернусь. Он схватил ее за руку:
— Ты едешь со мной?
— Секунду…
Она отошла. Она долго с кем-то разговаривала и даже смеялась. Он был страшно зол на нее: ему хотелось, чтобы она принадлежала только ему одному и никому больше. И он чувствовал, что она нужна ему, что без нее он ничто, что жизнь не имеет никакого смысла. Он даже не заметил, как стал играть «молнией» ее сумки (значит, он наклонился и поднял ее, положил к себе на колени). Его мозг отказывался участвовать в том, что делали его руки: он быстро рылся в ее документах. Он это понял, когда к столику подошла официантка и окликнула его. Он искал ее паспорт. Мысли начали проясняться в его голове: если он возьмет ее паспорт, она будет нуждаться в нем, он станет ей необходим так же, как и она ему. Но он не нашел паспорта, а нашел только билет на рейс Амстердам — Нью-Йорк. Если он возьмет его, она не сможет от него уехать. А если она согласится поехать в Тулон, он вернет ей билет.