Наступило долгое молчание. На швейцарской границе Бретонне показал свое удостоверение, почти не останавливаясь, а несколько минут спустя они переехали французскую границу.
— А что было потом? — мягко спросил Бонетти.
— Мы проснулись около десяти часов; стояла великолепная погода. Днем мы купались и загорали, не прикасаясь к пакету. Вечером мы поели консервы с хлебом и фрукты, и после этого она взяла в руки пакетик. У меня было такое ощущение, что она мечтала об этой минуте весь день. Мне следовало остановить ее, но она была так трогательна. — Сольнес закашлялся, пытаясь скрыть свое волнение, затем натянуто улыбнулся: — В новичках-наркоманах есть что-то магическое. Это как бы их первая встреча с идеальным любовником.
— Короче, — сказал Бонетти, — когда ты заметил, что она умерла?
— В середине ночи… Еще до рассвета. Меня охватил дикий ужас, не знаю, можете ли вы себе представить это.
— Нет, — сказал Бонетти, — и даже не хочу пытаться.
— Не стоит быть грубым, — сказал Сольнес.
Он произнес эти слова с чувством собственного достоинства. С какой-то даже волнующей важностью, и Бонетти подумал, что за все время, которое он его знает, он впервые походил на мужчину.
— Извини меня, — мягко сказал он.
— Сначала я решил бежать и звать на помощь, — сказал Сольнес. — Но потом я подумал: о какой помощи может идти речь, если она мертва? Она была действительно мертва, и глаза ее остекленели. Разумеется, мне следовало обратиться в полицию, но я сам находился под воздействием наркотика и воспринимал все не так, как в нормальном состоянии…
— Я знаю, — сказал Бретонне. — Вчера вечером вы нам долго рассказывали о вашем маленьком чертенке…
Сольнес улыбнулся и щелкнул пальцами:
— Шоу-бизнес, господин комиссар, шоу-бизнес. Успех, бум. Все это внезапно обрушилось на меня, но в то же время это все было так ненадежно. Я боялся, что эта история сотрет меня в порошок, а я не хотел еще пока сходить со сцены. Я просто не понимал тогда, что в любом случае я был уже стерт.
Он умолк, и никто не обронил больше ни единого слова до самого Парижа, куда они приехали в семь часов вечера. В городе шел дождь и было темно. Машина остановилась на набережной Орфевр перед домом № 36. У входа в здание их поджидала группа фоторепортеров, держа наготове свои аппараты. Когда Сольнес вышел из машины, они радостно устремились ему навстречу.
Процесс в суде присяжных проходил одиннадцать месяцев спустя. Адвокат Вольфром произнес одну из своих самых великолепных речей, которая ничего не дала. Во время дебатов он категорически возражал против употребления слова «убийство», в то время как речь шла просто о несчастном случае, но и это ничего не дало. Такие юридические понятия, как убийство по неосторожности или по неосмотрительности, никак не вбивались в головы присяжных, перед глазами которых стояла чудовищная картина жуткого камуфляжа, последовавшего за кончиной Кандис Страсберг. Они не могли быть милосердными к человеку, который вторично убивал то, что уже было мертво, и это определило их приговор. Эмоции возобладали над разумом. Метр Вольфром взволнованно ходил по залу суда от одной группы журналистов к другой и повторял, что он «получит» двадцать лет, вот увидите… и никакой гильотины. И он их получил.
В центральной тюрьме Енсисхайме, где в настоящее время содержится Кристиан Сольнес, ему случается в некоторые вечера давать концерты перед зрителями, облаченными в одежду из грубой ткани, компаньонами по камере. Все его диски были изъяты из продажи.
Отсидев восемь месяцев за ограбление виллы в де Горде и за похищение двух велосипедов, Маттео Галлоне вернулся в Сет, где за это время его брат пристроил к гаражу флигель, предназначенный для Маттео. Женевьеве пришлось смириться, коли она вышла замуж за итальянца.
После ареста виновного комиссар Бонетти был назначен главой Сюрте в Ницце. В его сорок лет это была великолепная карьера. Именно здесь, в своем новом просторном кабинете, окна которого выходят на площадь Гюинемер и на порт, он узнал однажды утром в феврале 1968 г. об аресте убийц Марчелло Анжиотти, двух марсельских бандитов из банды братьев Лардини, не поделивших между собою похищенные во время ограбления ювелирного магазина украшения. Убийство Марчелло не имело, таким образом, никакой связи со смертью Кандис Страсберг. Бонетти пришел к этому выводу на втором месяце расследования. Он был единственным в этом деле, кто почти не сделал ошибок.