Голос ее был тихим и напряженным, она готова была расплакаться. Как я ее любил!
— Это мало что меняет. Но я бы очень хотел, чтобы ты мне поверила. Может, все еще обойдется…
— Даже если бы Ник оставил тебя вообще без денег, Дэн, это еще не повод, чтобы пренебрегать мною.
Я еще раз отчаянно попытался встряхнуться, представить себе любовные сцены и сбросить, наконец, с себя мерзкое оцепенение. Несчетное число раз я развлекался с Максиной и ей подобными. И несчетное число раз я возвращался домой со спокойной совестью, радовался встрече с женой и был счастлив удовлетворить ее желание, испытывая каждый раз новый прилив сил, стоило мне только прикоснуться к ее прекрасному телу.
Нет, я не мог. Ничего уже не мог.
— Шейла, — пробормотал я, — прости меня. Я не знаю, что ты думаешь, я не знаю, что ты себе вообразила, но в том, что сейчас произошло, не замешана женщина. И вообще женщины.
Теперь она плакала, негромко и часто всхлипывая.
— О, Дэн, ты меня больше не любишь. Дэн… Ты…
Я придвинулся к ней. Я стал целовать ее. Я сделал все, что мог. Некоторых женщин можно так успокоить, и я искренне желал, чтобы Шейле понравилось, но она с ожесточением оттолкнула мою голову и завернулась в одеяло, спрятавшись от моих прикосновений.
Я ничего не сказал. В комнате было темно. Я прислушался. Всхлипывания постепенно затихли, и через некоторое время по ровному звуку дыхания я понял, что Шейла заснула.
Я осторожно встал и вернулся в ванную. Моя рубашка была там, она висела на крючке. Я снял ее и вдохнул запах.
Она все еще хранила запах Салли, — или Энн? — она им пропиталась. Я почувствовал, как мое тело напряглось.
Я отбросил рубашку, провел руками по лицу. Запах почти исчез, и все же я услышал его, слабый и в то же время резкий, и снова увидел Энн и Салли и наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемской забегаловки.
В соседней комнате спала Шейла. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю ли я ей, забавляясь с девчонками из заведения Ника или с профессионалками в машинах их клиентов, прямо у тех под носом. Но в этот миг я понял, что это было гадко, что я совершал непростительное, потому что теперь я предавал ее и в мыслях, и оттого тело мое становилось безразличным к ее ласкам.
Ладно, успокаивал я себя, допустим, гораздо утомительнее переспать с двумя негритянками, чем с белыми, и мне просто нужно отдохнуть. Но мое возбужденное тело свидетельствовало как раз об обратном, а образы, возникавшие у меня в мозгу, были ох как далеки от пейзажей с чистой голубизной идиллических озер!
Я зашел в ванную и включил душ. Снова ледяная вода — на этот раз, чтобы успокоиться: я не решался воспользоваться этим возбужденным состоянием, разбудить Шейлу и развеять все ее подозрения.
Я боялся. Я боялся, что на этот раз сравнение будет не в ее пользу.
Из ванной я вышел усталый, подавленный, разбитый — и физически, и еще больше морально.
Я снова забрался в постель и долго лежал в темноте, без сна, мучимый чувством, в котором все еще боялся себе признаться.
8
Спал я беспокойно, мне снились кошмары, и, хотя накануне я очень устал, проснулся я гораздо раньше Шейлы. И со стыдом подумал, что лучше бы уйти прежде, чем она спросит меня о чем-нибудь еще, чтобы вчерашний разговор не принял совсем скверный оборот. Малыш спал в соседней комнате, и мне надо было поторапливаться, потому что часов в семь он всегда просыпался от шума на улице.
Я наспех побрился, надел чистое белье и поглубже запихнул в корзину то, в котором ходил вчера. Я надел легкий костюм и вышел.
Позавтракал я в кафе. Я не спешил. До работы у меня оставалось еще полдня. Мне нечем было занять это время.
Я прошел в телефонную будку и позвонил Шейле.
— Да?
Голос был встревоженный.
— Алло, это Дэн. Привет.
— Ты не завтракал?
— Мне нужно было уйти, — объяснил я. — По делу. Я тебе вчера о нем говорил.
Она не ответила, и меня прошиб холодный пот от мысли, что она может повесить трубку.
— Ах, да, — сказала наконец она. — Припоминаю.
Произнесла она эти слова ледяным тоном.
— Я сегодня заходить не буду. Пойду прямо к Нику. У меня сегодня много дел.
— Только проследи, чтобы те, с кем бы будешь встречаться, не так сильно мазались помадой, — отпарировала Шейла.
На этот раз она повесила трубку. Ладно. Я положил трубку на рычаг и вышел из будки.
До пяти вечера я был свободен. Я мог пойти шататься по городу, мог сходить в кино.
Мог продолжить искать квартиру!
Я улыбнулся этой мысли. Но не очень весело. Еще одно издевательское напоминание, тупая боль в кровоточащей ране — но такой незначительной, что на нее и внимание-то обращать было стыдно.