Утром, проснувшись, он увидел приписку к своему посланию: «Я проснулась рано. Я не могу уснуть, поэтому вернусь в полдень».
Он побрился, затем снова лег, а когда в двери повернулся ключ и она открыла дверь, он притворился спящим. Он предусмотрел целую гамму тактических приемов ее соблазнения, но, услышав над своим ухом щелчок поясного ремня и скольжение джинсов вдоль ног, понял, что его приемы не понадобятся.
Начало их любви походило больше на игру, на что-то несерьезное, но внезапно она стала сосредоточенной, откинула голову набок, а из ее напряженных губ вырывались все более продолжительные стоны. Глаза ее были закрыты, но время от времени она приоткрывала их, глядя на него томным и отсутствующим взглядом, затем ее веки снова опускались, голова запрокидывалась, тело вздрагивало, и так продолжалось несколько раз до тех пор, пока неожиданно в груди ее не родился животный, пронзительный крик освобождения и высшего блаженства.
— Ты знаешь, — сказала она, — у меня был трехнедельный перерыв.
— И на пароходе?
— И на пароходе. Единственный мужчина, который мне там нравился, был администратор.
— Но ты не спала с ним?
— Увы, нет.
— Сначала я вел себя с ней как идиот, — сказал он позднее, — я просто потерял голову. С ней было очень легко, она была мила и обволакивала нежностью, между нами не было никакого барьера, никакого стеснения, как будто бы мы уже давно знали и любили друг друга. Но в то же самое время ее отделяла какая-то невидимая, нематериальная и даже прозрачная завеса, пелена, которая как бы замуровывала ее заживо. Вы знаете, что-то наподобие научно-фантастических фильмов, в которых марсианин с внешностью человека отделен от людей стеклянной перемещающейся перегородкой. Я вел себя как идиот, потому что обезумел от счастья, и каждый раз, когда я говорил ей об этом, невидимая пленка, отделяющая нас, становилась все более плотной.
Вечером 13 июля в Сен-Жермен-де-Пре была немыслимая толчея: оркестры играли на тротуарах, люди танцевали на улицах. Здесь была смесь наигранной веселости и вульгарности, которая характерна для толпы. Но она была в восторге от этого. На ней был легкий белый пуловер и короткая красная юбка. «Мне не хватает только синего цвета», — сказала она. Она танцевала со случайными прохожими: парнями и девушками, неожиданно бросала их, возвращалась к Бернару, целовала его, обхватив рукою за шею, увлекала его дальше, повторяя, как все это чудесно. Внезапно им овладело сильное, непреодолимое желание. Он обхватил ее за талию и подтолкнул к входу в отель на улице Сен-Бенуа.
— Ты что, маньяк?
Однако она не противилась и через некоторое время разделила с ним наслаждение, вложив в него всю эйфорию своего ликования. «Настоящий фейерверк», — подумал он, одеваясь. Он чувствовал себя счастливым, и ему хотелось смеяться.
— Оставайся в Париже, — внезапно предложил он. — В августе у меня отпуск, и числа тринадцатого мы вместе можем отправиться на юг.
— Ты с ума сошел! Я приехала, чтобы путешествовать. Что я буду делать в Париже целый месяц?
Они вышли из отеля и протиснулись сквозь толпу к маленькой площади Фюрстенберг, где находился музыкальный киоск.
— Такая девушка, как ты, не должна путешествовать автостопом. Прежде всего, это опасно.
— У меня нет денег, а следовательно, нет и выбора. Кроме того, я хочу узнать людей.
— Ты узнаешь не людей, а самцов, которые будут приставать к тебе.
— Может быть, мне как раз это и нужно.
У него был такой несчастный вид, что она тут же добавила:
— А почему бы тебе не приехать ко мне?
— Но я не знаю, где ты будешь в это время. Впрочем, ты сама этого не знаешь.
— Я могу отправить тебе телеграмму.
В этот момент ее подхватил огромный швед и закружил в вальсе в самом центре маленькой площади. Бернар, оперевшись о дерево, наблюдал за ними, желая поймать ее взгляд всякий раз, когда она поворачивалась в его сторону. «Я люблю ее, — неожиданно подумал он. — Я ее люблю, но это интересует ее не больше, чем рыбная ловля с рыбацким фонарем». Он немного опьянел.