Пятьдесят процентов опрошенных свидетелей считали ее веселой, жизнерадостной девушкой без проблем, желающей получить от жизни максимум. Другие пятьдесят процентов подчеркивали, что за веселой беспечностью Кандис скрывалась меланхолия с саморазрушительными тенденциями. «Это был тип девушки, подвергающей все анализу и склонной к рефлексии», — заявил один из ее товарищей по университету, который был в нее влюблен, но которого она отвергла.
Кандис имела большую популярность в колонии хиппи и битников Сан-Франциско, но отличалась от этих молодых нигилистов большей консервативностью. Она могла отрицать структуры и принципы, но дальше этого не шла. По словам ее приятеля журналиста Эда Тэчера, она относилась к типу людей, «которые выбрасывают в окно все стулья из квартиры, но тут же вносят через дверь комфортабельные кресла». Она не придавала большого значения морали, но могла быть верной в любви и дружбе. Деньги не играли для нее большой роли, но, по свидетельству некоторых, она была скупой. Другие утверждали, что она была способна на коварство. Согласно сведениям, поступившим из Федерального бюро по борьбе с наркотиками, Кандис Страсберг никогда не занималась торговлей или потреблением наркотиков, но с «учетом ее социального окружения» можно предположить, что она время от времени употребляла слабые наркотические средства, такие, как марихуану или гашиш. Преподобный Лоуренс Дартхел, священник университета Пенмарк, сообщил, что за два года до смерти Кандис пережила какой-то таинственный кризис. В своем показании он писал, что она была совершенно неприспособленной к жизни в этом обществе, как, впрочем, и многие другие молодые люди, безнадежно ищущие выхода, в то время как мы, взрослые, чувствуем себя беспомощными и не можем им его указать. Подобное заявление, будь оно сделано католическим священником, было бы воспринято как ошеломляющее.
Когда Кристиан Сольнес увидел ее впервые в этот вечер 29 июля в «Папагайо», в Сен-Тропезе (ее высокий стройный силуэт внезапно возник из ночи в дверях, а кольцо табачного дыма вокруг ее головы напоминало нимб), он подумал, что это спасательная шлюпка, экипированная радаром, мотором мощностью в 600 лошадиных сил, и отважным капитаном. Кристиан парил, раздираемый противоречивыми потребностями, примирявшимися наконец к трем часам ночи и на короткое время. Слабо защищенный аурой наигранной беспечности, которую он распространял вокруг себя, осторожно передвигаясь от столика к бару, словно боясь сломаться, в эту ночь он пил и курил все подряд, походя, не желая никого обидеть и пытаясь заглушить мучившие его противоречивые ощущения. Он курил марихуану, простые сигареты, пил виски, курил еще более едкий и терпкий гашиш. И теперь в магическом огне светомузыки, от запаха пота и духов, от прилипавших и отлеплявшихся от него тел он чувствовал себя одиноким мореплавателем, наслаждающимся коротким затишьем перед бурей. Он знал, что скоро вечный вопрос снова начнет его мучить: как выжить? Но он знал также, что в другом уголке его мозга, к сожалению гораздо более маленьком и затуманенном, он всегда найдет ответ: в любом случае завтра будет новый день.