— Давай.
Они наклонились над телом, с трудом подняли его, один — за руки, другой — за ноги, и двинулись к выходу.
— У меня болит колено, — заныл Филипп, припадая на одну ногу.
— Был бы повнимательнее…
Молчаливая погребальная процессия уже двигалась по коридору, как вдруг замерла: одна из дверей стала медленно приоткрываться.
— Нет, только не это, — жалобно застонал Гастон.
Попятившись, они ввалились обратно в спальню Гастона как раз тогда, когда из своей комнаты вышла Эвелин с распущенными волосами и в розовой пижаме. Она ничуть не удивилась, увидев своего дядю, и ослепительно улыбнулась ему:
— Добрый вечер, дядюшка Филипп, как поживаешь?
Филипп отпустил ноги покойника, чтобы расцеловаться с племянницей. От резкого перепада нагрузки Гастон потерял равновесие, отступил на три шага назад и повалился на кровать, натянув поверх себя усопшего. Пружины от такой тяжести натужно заскрипели. Эвелин, которой с её места не было видно, что происходило в спальне отца, принялась объяснять Филиппу:
— Что–то не спится. Решила сходить на кухню, выпить сахарной воды.
Гастон, тихо проклиная судьбу, кое–как отделался от трупа и снова принял вертикальное положение. Он поспешил прикрыть дверь, в то время как в коридоре Эвелин продолжала расспрашивать дядю:
— А как дела у тетушки Лили?
— Все хорошо. Послушай, здесь так холодно, а ты стоишь на сквозняке. Ложись–ка поскорее спать.
— О! Ну что ты, дядя Филипп. Стоит такая чудесная погода. Сна ни в одном глазу. Вот, думаю, не прогуляться ли мне по саду. Ведь ночью розы пахнут сильнее…
Гастон ждал, что его непременно хватит удар. Он поискал глазами, чем бы разрядиться, увидел сигару, яростно откусил солидный кусок и закурил. Только бы Филипп поскорее отделался от малышки! Ну скорее же! Однако Филипп поддался очарованию разговора с племянницей.
— Так ты, значит, сдаешь экзамен по философии в июле?
— Да. Во всяком случае, попытаюсь… О! Все будет в порядке. Я сейчас в очень хорошей форме. Поздновато, однако, ты пришел к папе.
— Да, целый день болтался туда–сюда.
Гастон смотрел на вытянувшийся на кровати труп и вдруг почувствовал себя безвольной игрушкой в каком–то зловещем фарсе: пальцы трупа внезапно зашевелились, а сам он сдавленно застонал.
Труп не умер.
Полный непосредственности разговор дяди с племянницей наконец завершился. Эвелин, сходив на кухню, вернулась к себе. Гастон и Филипп переглядывались, стоя перед кроватью, на которой постанывал труп.
— А ты разве не послушал, бьется ли у него сердце? — спросил Филипп.
— До того ли мне было. Да и выглядел он совсем бездыханным…
— Ладно. Нельзя больше терять ни минуты. Его надо прикончить и вывезти отсюда.
— Ты с ума сошел! Сначала уберем его из дома, а завтра уж пришлепнем. В саду, на вилле в Сюси.
— Ну как знаешь.
И опять Филипп пошел на рекогносцировку в коридор, но тут же ворвался обратно в спальню и не переводя дыхания выпалил:
Франсуаза!
Та постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Мужчины едва успели броситься к кровати и загородить своими телами жертву. Франсуаза пришла с подносом и поставила его на ночной столик.
— А я успела приготовить вам кофе. Вдруг заговоритесь… Принесла и коньяк. А теперь ухожу.
И с чувством исполненного хозяйкой дома долга она спокойно вышла. Напротив, отягощенные убийством души Филиппа и Гастона в который уже раз восстали против такого невезения, когда каждые две минуты что–то мешало им завершить дело.
Но раз уж принесли кофе, они выпили по чашечке, сопроводив его для лучшего усвоения одной–двумя рюмками коньяку. Затем Филипп обобщил их настроение:
— Мы по уши в дерьме.
Измученный Гастон даже не отреагировал на столь грубые слова Филиппа. Ему казалось, что он так и не сумеет удалить из своей комнаты этот неумерший труп, и это обескураживало его. Он тяжело вздохнул и сказал:
— И все же до утра его надо вынести из дома. Сделаем так. Я иду в коридор, открываю тот самый бретонский сундук и делаю тебе знак. Ты же на полной скорости, с трупом на спине, выскакиваешь из спальни и сбрасываешь его в сундук. Это будет первый этап операции. А там уж, у лестницы, все будет проще. Готов?
— Вполне. Только помоги мне взвалить его на спину.
Труп слабо сопротивлялся, непрерывно хрипя. Филипп получше пристроил его на загривке, как это делают угольщики со своими мешками, и подошел к двери. Гастон вышел, открыл сундук и прошипел:
— Пес!..
Один, два, три, шесть шагов — и труп шлепнулся в сундук, крышка которого тут же захлопнулась. Оба с облегчением переглянулись. Открылась дверь Фредди, и молодой человек возмущенно запротестовал: