Неожиданно тело шевельнулось и перевернулось… Мендель приподнялся. Из его рта обильно потекла кровь. Он показал на Юбера и с трудом вымолвил:
– Убийца! Он… убил меня… Он лжет.
Зрелище было жутким. Полковник Брайн опередил капитана: он выхватил другой пистолет и выстрелил в Менделя.
Затем, с безумными глазами, Юбер ураганом пронесся по залу, сметая всех на своем пути. Клоуз бросился вслед за охранниками, преследовавшими беглеца…
В коридоре грохотали автоматы.
Раздался душераздирающий крик, на секунду воцарилась гробовая тишина, потом послышался звук падения тела на плиты.
Клоуз успел увидеть, как крупное тело, изрешеченное пулями, дернулось в последний раз и затихло.
Капитан закричал:
– Немедленно убрать всех гражданских лиц. Отведите их в зал «X» до нового распоряжения!
Крепкий полицейский, сотрудник ФБР, небрежно схватил Клоуза своей лапищей:
– Сюда, молодой человек!
20
Никогда еще Юберу не было так плохо: страшная слабость и неотступная тошнота…
Если не удастся обнаружить природу убивающего его яда, ему пора готовиться к моргу…
Чтобы развлечься, он решил перечитать статьи в газетах, сообщающие о его гибели в результате «трагического случая» в Уайт–Сэндзе, в Нью–Мексико. Журналисты не жалели красок, рассказывая о доблестном полковнике «Гарри Брайне», одном из асов американской секретной службы, который, вернувшись из Китая, где выполнял секретное задание, был подвержен вполне понятной депрессии, но… и так далее.
Забавно.
Все это было бы еще забавнее, если бы эти статьи–некрологи не опережали реальности всего на две недели…
Но если врачи зря теряли с ним время, то Юберу не хотелось терять своего, и он решил воспользоваться оставшейся ему для жизни неделей.
В палату вошла некрасивая медсестра:
– К вам пришли. Напоминаю, что вам нельзя утомляться.
– Это вы меня утомляете, – рявкнул Юбер, невзлюбивший ее с первого дня.
Вошел Баг. В горле Юбера что–то сжалось. Приятно в такой момент встретиться со старым другом. От него не ускользнуло волнение Бага: он знал, как изменила болезнь его внешность. В глазах Бага стояли слезы, но он улыбался.
– Готовься, старина, сейчас тебе сделают один укольчик…
– Но я не собака, – сказал Юбер. – Если они складывают оружие, то я своего не сложу. Я ухожу отсюда, и эта неделя моя. Я устрою нечто такое, что еще никто не видывал!
Баг перебил его:
– Они нашли.
– Что? Они нашли? Естественно… В сущности, я никогда в этом не сомневался. Никогда…
– Лаборатория прислала ответ. В твое тело вживили радиоактивные частицы замедленного действия. От них ты и загибаешься…
Юбер широко открыл глаза.
– И я от них загнусь! – поправил он.
Баг покачал головой:
– Нет, это скоро пройдет. Через пять минут тебе сделают инъекцию нитрата циркония… Это новый препарат, в пятьдесят раз ускоряющий вывод из человеческого организма радиоактивных элементов. Через несколько дней ты освободишься от них, а через несколько месяцев ты совершенно об этом забудешь…
– Дай Бог! – прошептал Юбер. – Как ты сказал? Нитрат циркония?
– Да, – подтвердил Баг.
– Прекрасно, – сказал Юбер, – я попал в переделку благодаря бориду циркония и естественно, что цирконий вытащит меня из нее.
Баг продолжал:
– Я беседовал со Смитом: он считает, что тебе надо будет уйти в отставку. Он опасается за твою нервную систему.
– Дурак! – воскликнул Юбер.
Баг невозмутимо добавил:
– Кроме того, он поддерживает твою идею о пластической операции и, если ты не против, то получишь новые отпечатки пальцев…
Юбер улыбнулся.
– А что Менцель? – спросил он.
Баг понизил голос:
– В добром здравии, но навсегда возненавидел гемоглобин…
* * *
Смит протер свои очки и продолжил чтение рапорта, составленного Юбером:
«После того как мне заявили, что я должен убрать настоящего Менцеля, во время беседы с Данченко, я понял, что нахожусь в Москве, а не в Турфане, как предполагал. Я заглянул в лежащий на столе календарь: 25 сентября, четверг. Я справился у Данченко, и он подтвердил, что меня арестовали 25 сентября, в четверг, в подземных лабораториях в Турфане, в два часа сорок минут ночи. Около трех часов мне сделали укол, и я погрузился в сон. Проснулся я уже в Москве, то есть за четыре тысячи пятьсот километров, в четыре часа ночи, 25 сентября, то есть через час. На самом деле – через пять часов, принимая в расчет разницу во времени.
Таким образом, с того момента, как мне сделали укол в Турфане, и до моего появления в Москве прошло пять часов. Если отбросить время, затраченное на посадку, высадку, доставку в Комитет безопасности, то мы пролетели четыре с половиной тысячи километров за два часа тридцать минут, если не меньше.