— Как вы это узнали?
Он искал слова — долго, прикрыв глаза.
— Начался шум… — сказал он, — свист… что — то свалилось мне на голову!
Он открыл рот, словно ему не хватало воздуха. Марек пощупал ему лоб, щеки и указал нам на дверь.
— Ладно, ладно, — сказал он Нерису. — Не надо волноваться. Вы здесь в надежном пристанище… Отдохните… Мы вернемся позднее.
Марек догнал нас в коридоре.
— Нерис болтает невесть что… — проворчал он. — Эта история со свистом… что она, по — вашему, означает?
— Гильотину; — объяснил аббат.
Мы стояли словно пригвожденные к месту. Это было так ужасно!
— Но тогда… — начал я. — Значит, он вспоминает?
— Исключается, — твердо заявил Марек. — Исключается, и это подтверждают проведенные нами эксперименты. Я думаю, он интерпретирует то, что испытывает… Драматизирует… У него еще остались небольшие проблемы с циркуляцией крови, происходит онемение конечностей, шумит в ушах… Само по себе это не вызывает опасений. Но меня огорчает то, что он сейчас рассказывает нам какие — то басни.
Мы спустились к Мареку в кабинет покурить и выпить по чашке кофе. Аббат продолжал хранить молчание.
— Надеюсь, — сказал я, — что вы не придаете никакого значения его досужим вымыслам.
— Нет… нет, разумеется.
Профессор пустился в технические объяснения, которые были для нас чересчур сложны. Он старался, как только мог, не выдать своего волнения. Я перебил Марека.
— В конечном счете мы так ничего толком и не узнали. Или, скорее, похоже, Нерис действовал в состоянии своего рода аффекта…
— Это одержимость, — пояснил аббат. — Изгоняющие дьявола осведомлены в этой области больше, нежели врачи. Как известно, некоторым одержимым удавалось безошибочно предсказывать грядущие события и…
— Аббат, — продолжал я, — скажите честно: он напугал вас? Вы и вправду верите в предчувствия?
— Почему бы и нет.
Тут разразился спор. Марек обозвал священника ясновидцем, аббат же упрекнул того в близоруком материализме. Все трое были раздражены, разочарованы словами Нериса и находились в тревожном состоянии, которое усиливалось с каждым часом. После обеда я предложил профессору предпринять вторую попытку. Мы вернулись к Нерису, который дремал.
— Есть один момент, — начал я, — который мы не совсем понимаем. Вы чувствуете боль в голове. Но в тот момент, когда вы приняли решение проглотить веронал, вы сделали это от боли или же уступили своего рода импульсу — более сильному, чем ваша воля?
— Этот вопрос для него слишком сложен, — заметил Марек.
Нерис искал ответа, ощупью пробирался среди загадочных воспоминаний.
— Я хотел спать, — наконец сказал он. — Я чувствую себя хорошо, когда сплю. Я убегаю…
— Значит, вы арестант?
Мне показалось, я увидел, как в его глазах блеснула злая, хитрая насмешка, но нет, это было всего лишь отражение лампы под потолком. Его взгляд не выражал ничего, кроме неизбывной скуки.
— Не знаю, — пробормотал он. — Я перестал думать. Думать так утомительно!
— Была ли у вас причина умереть?.. У других она имелась. А вот у вас? Вам тут нравилось. Вы ни в чем не терпели нужды. За вами прекрасный уход. Так в чем же дело?
Аббат наклонился к постели,
— Вам не нравится ваша голова?
— Я сожалею о своей настоящей.
— Но она такая же настоящая, как другая, — запротестовал Марек. — И даже лучше!
— Вы не понимаете, — тихонько сказал Нерис, потом добавил: — Я тоже не совсем понимаю… Но когда я стараюсь понять, у меня в голове шумит…
Он закрыл глаза и устало вздохнул.
— Если вы пожелаете исповедаться, — предложил аббат, — я тут, по соседству. Попросите меня позвать.
— Благодарю, — ответил Нерис. Когда мы вышли, аббат нас остановил.
— Этот человек нуждается главным образом в моральной поддержке, — заметил он. — Как и все мы! Он здесь просто задыхается. Он живет жизнью подопытного кролика. За решеткой, как собаки Марека.
— Его можно было бы переместить в санаторий.
— Да нет же, не в этом дело. Все время одни белые халаты, запахи операционной, лекарства, наркотики, уколы. Не жизнь, а пародия на жизнь.
— Куда же ему податься в его состоянии? — спросил я.
Пожав плечами, аббат ушел и заперся в своей спальне. Вечером он отказался принять Марека. Наши отношения ухудшались. Аббат сердился и на меня, думаю, за то, что я часто принимал сторону профессора. Марек с трудом скрывал отвращение, внушаемое ему священником.
— Пожалуй, мне лучше покинуть клинику, — сказал мне аббат как — то утром, за завтраком, когда мы ели безо всякого аппетита, сидя напротив друг друга. — Я не нуждаюсь в лечении, которое мне навязывают. Здесь подлинный больной — ваш Марек.