— Кассу? Два господина? Где они?
— В вашем кабинете, месье.
— Превосходно. А что это за история с кассой?
— Когда вчера вечером я уходила домой, в ящике оставалось примерно двенадцать франков. Сегодня утром их не оказалось на месте.
— Так что, дверь взломали?
— Нет. Она была заперта, как обычно. Никаких следов.
Гастон подозрительно покосился на молоденькую продавщицу, которая с напряженным вниманием кисточкой освежала лак на ногтях, и прошептал:
— Вы думаете, это она?
— Ничего я не думаю, месье, поскольку ухожу последней и прихожу первой. Более того, ключи от магазина имеются только у меня.
— Ладно. Займемся этим позже. В конце концов, двенадцать тысяч франков — это не сокровище инков, как — нибудь перебьемся. А что за посетители?
— Они не назвались, но…
Она несколько раз поморгала ему своими замечательно длинными и густыми ресницами. Она это умела — мастерски поигрывать ими.
— Одного я знаю, это «клиент».
У Гастона невольно дернулось веко. Приход в магазин одного из завсегдатаев игорного дома был явлением в высшей степени необычным, поскольку в принципе при существовавшей системе организации дела установить какую — либо связь между двумя занятиями шляпника было невозможно. Но уж раз клиент оказался здесь, он его примет, и тайна этого визита быстро прояснится. Он полюбовался в зеркале прекрасно завязанным узлом галстука и, твердой рукой открывая дверь в кабинет, распорядился:
— Пусть меня не беспокоят.
Но, войдя к себе, он мгновенно растерял все свое внешнее великолепие, поскольку увидел чопорно сидящих друг напротив друга бывшего политического деятеля Паскаля Таннея и его сына Ги. Он скупо приветствовал их:
— Месье!
Оба посетителя мгновенно вскочили с мест, и, если бы Гастон сам не был так взволнован, он бы порадовался ошеломленному виду отставного политика.
Танней — отец медленно, с присвистом, выдохнул, его щеки побагровели, а нижняя челюсть отвисла. Он выдавил из себя:
— Месье.
Ги Тайней в неведении относительно общей для обоих отцов внутренней драмы приветливо улыбнулся Гастону и любезно произнес:
— Месье.
Спохватившись, что Ги вот — вот обратит внимание на то, что оба они онемели и неестественно застыли, Гастон и Па — скаль Тайней суетливо обменялись рукопожатиями и дружелюбными улыбками, которые, однако, контрастировали с выражением их глаз. Шляпник, обойдя стол, присел и пригласил гостей сделать то же самое.
Что за причины могли побудить прийти сюда этих двух — век бы их не видать! — персон? Он взял из коробки сигару, предложил посетителям, но те вежливо отказались. Закурив, Гастон запустил в потолку колечко дыма, внимательно рассматривая экс — министра. Он быстро сообразил, что тот чувствовал себя ещё более скверно, чем он сам, и это его приободрило. Он молодцевато спросил:
— Чему обязан этим посещением, месье?
Быстро взглянув на молодого Таннея, он сделал вывод, что через несколько лет сын будет похож на отца. Это бго несколько покоробило. Тем временем Паскаль Тайней, откашлявшись, заявил хорошо поставленным голосом:
— Позвольте представиться, месье Беррьен: Паскаль Тайней. С сыном, полагаю, вы уже знакомы.
— Да уж. Познакомились мы при обстоятельствах… Он не мог отказать себе в удовольствии сделать небольшую паузу, видя, как щеки юноши стали пунцовыми.
— …довольно необычных. К тому же моя дочь Эвелин частенько рассказывала мне о нем.
Обращаясь к отцу, он коварно добавил:
— Впрочем, и с вами, месье, мы ведь уже знакомы. Разве мы не встречались…
— Хм — хм, — поспешно зашелся тот в кашле.
— …на одном из литературных вечеров?
— Ах да, конечно, припоминаю. Сын рассказал мне о неприятной истории на прошлой неделе, в которую влип как невинная жертва, и попросил зайти вместе с ним к вам, чтобы все объяснить. В двух словах, речь идет об одной ревнивой женщине, которая…
Гастон с чувством выслушал личную интерпретацию Ги Таннея относительно анонимного письма и домика в Сюси. Он отметил, что парень сумел все преподнести довольно ловко и что если бы он не знал тайных пружин этого дела, то, несомненно, попался бы на это объяснение. Он восхитился изобретательностью юноши.
— Мой сын просит его извинить и разрешить ему по — прежнему встречаться с вашей дочерью в надежде, что их отношения будут дружескими и установятся надолго.
— Отец, — вмешался молодой человек.
— Не мешай.
Гастону понравилась сухость отеческого тона и смирение сына, тут же замолчавшего и опустившего глаза. Он с сожалением подумал, что своей чрезмерной добротой нанес вред воспитанию собственных детей. Может быть, несколько хороших взбучек сделали бы и Фредди более гибким… Но время было упущено. Министр продолжал развивать свою мысль: