— И где все это? — уставилась на детектива хозяйка кухни.
— На почте. Я отправил их до востребования двумя письмами. В дороге всякое может случиться, я не рискнул везти их при себе.
— Шутник — усмехнулась собеседница, горько покачала головой и снова посмотрела на таз с кипятком на плите.
Но Вертура отогнул полу плаща и, продемонстрировав прикрепленную к ремню портупеи массивную серебряную цилиндрическую подвеску с тремя параллельными бороздами, отвязал шнурок и протянул ей.
— Теперь я больше не капитан полиции Мильды Вертура — криво улыбнулся он — думаю, как жена капитана, вы знаете, что это.
Они бросила на него внимательный взгляд.
— Простите, капитан — отстранилась она — но, если вы действительно тот, кем представились, то лучше деньгами. Я не хочу, чтобы потом пришли ко мне с обвинениями и обыском, что что-то пропало, когда я стирала чей-нибудь белье или мундир.
— Ну вы и женщина! — покачал головой детектив — ладно, не верите мне, приходите в комендатуру. У меня нет времени бегать к вам на дом. Отдел Нераскрытых Дел. Спросите меня. Я подготовлю для вас конверт, придете, заберете его под расписку.
— Тайная полиция — покачала головой она. В ее взгляде читались недоверие, отчаяние и мольба одновременно.
Но у Вертуры не было с собой больше нескольких серебряных монет, он полез в поясную сумку, выгреб все, что было, и пересчитал их.
— Десять марок — сказал он как можно более веско — я вычту их из вашего векселя. Этого хватит заплатить за ваши комнаты, за которые вы должны.
И положил деньги на стол рядом с кадкой для стирки.
Так и не прикоснувшись к деньгами, Тильда Бирс с ненавистью смотрела в глаза детектива. Вертуре стало жалко ее: благородная, образованная и порядочная женщина, опустившаяся после смерти мужа за грань нищеты, вынужденная стирать белье, чтобы прокормить детей и выучить их грамоте, чтобы хотя бы у них был какой-нибудь шанс добиться чего-нибудь большего в жизни, чем нелегкая солдатская доля, кружка юва и закопченный угол в бараке для наемных рабочих и артельщиков.
— Приходите за остальным в полицию — ответил ей детектив и, развернувшись, вышел из квартиры.
В коридоре его ждал все тот же, проводивший его наверх паренек. В свои четырнадцать он был уже крепок как настоящий оруженосец и ростом немногим ниже детектива. Он отошел, пряча за спиной остро отточенный топор для колки дров, пропустил Вертуру на выход, вышел во двор вслед за ним.
— Молодец что защищаешь дом — доставая кисет, бросил ему детектив, на что юнец только презрительно передернул плечами и скривился.
— Будешь курить?
— Буду — только ответил тот и без лишних разговоров принял щепоть табаку — так вы тот самый Вертура? — в сомненьях глядя на детектива, с напором поинтересовался он, со звоном вбивая топор в колоду. Достал из широкой латаной штанины грубо выжженную из куска дерева трубку. Вертура протянул ему спичку, тот прикурил ловко и быстро, со сноровкой присущей всем заядлым курильщикам.
— Нет, я барон Эмери лично — также грубо и весело ответил ему детектив.
Завидев что они курят, побросав свои дела, вокруг начали собираться и остальные дворовые мальчишки, чем вызвали жгучее неудовольствие у сидящих вокруг костра, чистящих овощи женщин.
— Хорош табачок — похвастался перед всеми, похвалил парень и протянул трубку младшему брату, пареньку лет одиннадцати. Тот с важным видом затянулся, но, похоже, слишком глубоко, выпучил глаза и закашлялся, едва не уронив ее на землю.
— Учись курить, сержантом будешь! — крикнул кто-то.
Вертура махнул рукавом на прощанье и вышел на улицу.
Поев у жаровни рядом с мостом, детектив явился в контору в седьмом часу вечера. Зашел через второй этаж, вошел в отдел. Дюк, мрачный человек с угрюмым квадратным лицом и огромными ручищами сидел за столом дежурного у входа, встретил его тяжелым взглядом и, грубо и цепко схватив за ремень, как это делают все полицейские, требовательно спросил — вам во сколько сказали быть?
Детектива охватило омерзение: ему показалось, что у служащего глаза отдают желтизной, но подавив в себе первое желание взять и заколоть его мечом, он брезгливо отцепил от себя его руку и вошел в зал, полностью проигнорировав коллегу, чем, похоже, привел его в бешенство.
— Ау! Что глухой что ли? — гулко и громко закричал ему вслед Дюк, еще больше разозленный таким пренебрежением. Но на этом крике все закончилось, еще некоторое время, приняв агрессивную позу, он недовольно глядел в спину детектива, но через несколько секунд уже снова сидел обратившись к журналу, что лежал перед ним на столе, в котором полагалось помечать происшествия, письма и время прихода и ухода служащих полиции.