— Забирайте их, Герман — кивнул на оставшихся людей коменданта полицейским — кроме этих.
Он указал на лежащее без движения на мостовой переломанное ударами мечей и топоров тело, у которого из ран вместо крови текла какая-то черная жижа, самого коменданта, двоих его старшин и еще одного, в очках и необычного вида, сером, похожем на экипировку химический защиты, комбинезоне лежащего на земле и, похоже тяжело раненого, человека. Того самого, которого Вертура тогда видел в лесу, и которого Фанкиль назвал Атли, сыном коменданта северного берега Керны.
— Да, понял вас, ваша светлость — кивнул своим людям капитан ночной стражи и драгуны, спешившись, пинками и тычками подняли на ноги и здоровых и раненых и, накинув стонущим пленникам на шеи и руки петли, погнали по улице, прочь. Тех, кто не смог идти, потащили в темноту за лошадьми.
— Август — понизив голос до угрожающего рыка, снова позвал графа комендант Солько. Передохнув, он немного собрался с духом и мыслями и теперь, тщательно подбирая слова, пытаясь сделать голос как можно более сильным и веским, снова обратился к главе клуба Лиловых рыцарей — мы же все серьезные, деловые люди. Подумайте об этом. Вы же понимаете, мы же уже с вами все тогда обсудили. Да, я ошибся, но это же деньги! Я каюсь, виноват, признаю. Август, решим дело миром, штрафом, возмещением. Не обостряя, обсудим все с сэром Вильмонтом, мэтром Загаттой, сэром Жоржем, я полагаю, он поручится… Ну вы же понимаете все, знаете как вести дела. Предлагаю обратиться к мастеру Динтре, пусть рассудит, как он скажет, так и сделаем. Август, вы слышите меня? Хорошо, договорились, я готов на изгнание, на публичный судебный процесс…
Граф Прицци смотрел на него со спокойным презрением, ожидая когда он договорит. Казалось вот-вот и граф достанет трубку, закурит ее, возьмет кружку и выпьет юва. Но вместо этого, он подошел ко все еще стоящему на коленях коменданту, присел на корточки рядом с ним, насколько позволял доспех и сказал ему спокойным деловым тоном, как будто предлагая поехать на охоту или сходить на банкет.
— Молись Арон. У тебя минута. Священника я к тебе не позову.
И он отошел на несколько шагов и распорядился.
— Вот этого первым — он указал на человека в комбинезоне — куклу заберем с собой, грузите.
— Пойдем отсюда — сказал кто-то рядом с детективом, беря за руку свою жену и детей, повел по улице прочь. За ним направились и некоторые другие жители слободы, чтобы не видеть как будет происходить этот страшный самосуд над комендантом и его людьми.
— Нет! — со слезами на округленных от ужаса глазах взмолился человек в сером комбинезоне. Он был уже не молод, но еще и не стар. У него были растрепанные, опаленные волосы, поверх которых темнели поднятые на лоб, оснащенные боковой защитой глаз, очки. Его одежда была грязной и обгорелой, по левому боку вся в крови. Левая рука с перебитым запястьем, безвольно висела плетью.
— Не надо! — страшно и громко, во весь голос закричал он, отшатнулся от своих палачей — пощадите!
— Поджигатель! Убийца! Гори! — яростно и зло крикнул из толпы какой-то мужчина. Его голос подхватили и другие, стоящие на темных улицах и по краю площади жители слободы.
— А о чем ты думал, когда сам людей жег? Исповедуешься потом, и будет тебе? — доверительно и одновременно безразлично спросил приговоренного сержант и свалил его на камни мостовой ударом ноги. Похоже, было, что он целился в лицо, но поднять сапог выше, чем позволил доспех он не сумел. Пленник тяжело задышал, раскрыв рот, молча и испуганно заплакал, начал отползать на локтях, то и дело дергаясь, со всхлипами, пытаясь схватиться за камни пальцами перебитой руки. К нему неторопливо подошел рыцарь с огнеметом и наставил свою трубу ему в живот, нажал на скобу, повел потоком огня перед собой снизу вверх. Несколько секунд — от тяжелого удара реактивной струи сын коменданта не сразу понял что горит, но как почувствовал, только успел вскрикнуть, как захлебнулся хрипом пережженного горла и затих горящей грудой на камнях мостовой. Целыми остались только руки и сапоги.
— Слишком большая температура, быстро сгорел — покачал головой один из рыцарей.
— В аду догорит — мрачно кивнул сержант в ответ.
За сыном коменданта последовала очередь оставшихся двоих старшин — сенешаля поместья коменданта и начальника бухгалтерии. На этот раз рыцарь с огнеметом не оплошал, как с первым пленником. Но барон Тинвег только покачал головой, дал коня в галоп и ударом меча по голове свалил убегающую прочь горящую фигуру, милосердно прекратив страдания приговоренного к смерти. Второго, бьющегося на камнях мостовой в бесплодной попытке потушиться, добил копьем сержант. Тем временем оруженосцы графа Прицци собрали и погрузили на носилки механическую куклу, перемазались в черно-синей искусственной крови, укрыли ее от лишних глаз какой-то грязной ветошью. Отогнали в проулок домочадцев коменданта, начали решать, кого отослать по домам к родственникам, кого забрать в Гирту. Над площадью воцарилась страшная тишина, нарушаемая только треском пожарища, тихим плачем и бряцанием упряжи лошадей. Люди притихли, все глаза в мстительном и жестоком напряжении уставились на ошеломленного коменданта Солько, что лишившись дара речи, безмолвно наблюдал за расправой над своими приближенными и сыном. Граф Прицци стоял перед ним, задумчиво смотрел перед собой, словно раздумывая, какую казнь придумать ему так, чтобы она была достаточно жестокой и мучительной.