— И как ее имя? — насладившись страданиями сына, поинтересовался Герцог.
— Ее зовут Йекти, вернее у нее такое имя, что не выговоришь так просто, но она разрешает называть себя этим именем… — как пятнадцатилетний школяр, спрятал глаза и покраснел принц, что особенно неуместно смотрелось с его могучими закованными в броню плечами, грубым, обветренным и загорелым лицом и огромными натруженными ручищами, что все это время сживали ножны у груди, словно пытаясь загородиться или от проницательного взгляда Герцога. Вильмонт Булле внимательно посмотрел на принца и сделал жест, чтобы он продолжил говорить.
— Она правит целым народом. Она королева… Она влиятельна и богата и прислала тебе вот этот подарок в знак своего благоволения…
Он достал из под завязок бригандины прямоугольный сверток из цветастой иноземной ткани с угловатым узором, перевязанный темно-синей лентой и выложил на стол перед Герцогом. Вильмонт Булле нисколько не заинтересовался им, он сидел, подперев кулаком лицо, не перебивая слушал, внимательно смотрел на принца. В его глазах читались ожидание, и, казалось бы, даже насмешка.
— Была еще вкусная собачка, чтоб приготовить угощение для твоей кухни, но нам пришлось съесть ее в пути. Но осталась коробка с благовониями и специями… — воодушевленной сладостными воспоминаниями о любви, принц, казалось, не заметил иронии во взгляде градоправителя — и мы с Эмилем…
— Ничего, я переживу без собачки и без завернутых в золотую фольгу мандаринок — уже со слабо скрываемым презрением глядя на сына, покачал головой Герцог и пояснил, как будто проговаривая все сказанное принцем — так значит, она богата, влиятельна, обворожительна и набралась наглости, чтобы считать себя королевной? Это просто восхитительно! Ты уедешь к ней и будешь жить в бамбуковом шалаше, она наденет на тебя петушиный цветастый халат и тапочки с раздвоенным носком, как у твоего плоскомордого дружка с кривой зубочисткой? Так? Или она приедет сюда и будет кататься в своем паланкине по селам и весям вокруг Гирты?
— Она прибудет сюда после фестиваля, сказала через месяц, когда…
— Всем запретным городом на колесах? — перебил его Герцог — я же сколько раз тебе говорил, все, хватит скакать галопами по лесам. Езжай учиться в университет как твои братья, познакомишься на факультете с какой-нибудь ловкой девицей, инженером трансмерных технологий и она, с Божьей помощью, возьмет тебя в оборот, сделает из тебя нормального цивилизованного человека, приведет в божеский вид. Там такие как ты в моде, грубияны с деньгами на белом коне. Нет же. Приспичило тебе кататься черти где и черти куда заехать. Допрыгался.
— Отец! — вскричал принц.
— Да на тебя посмотрели, богатый, молодой, дурачина — уже откровенно ругал его Герцог — подсунули тебе хитрую стерву-сердцеедку, а ты и рад, думаешь что влюбился.
— Отец! Но я серьезно! — начал терять самообладание принц.
— Да, я вижу, за тебя серьезно там взялись. Ничего, это поправимо.
— Ты не понимаешь! — сжал кулаки принц — я люблю ее, мне без нее не жить!
— Уж лучше Анна Гарро. Подрихтуют в парикмахерской у Августа и сгодится. Обнаглеет — можно всыпать розг и сослать в монастырь. Или Оливия. Яков будет в восторге, давно хотел женить ее на тебе. Как раз он здесь, сейчас позову и все решим… — Вильмонт Булле потянулся к трубке телефона, что стоял на подоконнике рядом с его креслом.
— Отец, нет! — воскликнул принц.
— И мой ответ — нет — холодно отрезал Герцог — а для лучшего понимания твоего места в жизни, я сейчас позвоню в банк, чтоб аннулировали твой вексель. Чтоб ценил слово отца и наконец, осознал что, на самом деле, сам по себе ты ничтожество и бестолочь. Вот и посмотрим, чего будет стоить ваша любовь, когда твоя красотка узнает, что у тебя нет ни своего замка, ни свиты, ни ипсомобиля или чего еще ты там нахвастал с три короба, чтобы покувыркаться с ней.
Принц Ральф скривился от бешенства, вскочил со стула так, что тот с грохотом отлетел в сторону, яростно поджав губы, сжал кулак и с ненавистью замахнулся на Герцога, но тот манерно вскинул над столом указательный палец, как будто представлял что это пистолет. Громко и резко, как кнут на рыночной площади, щелкнул электрический разряд и принц, вскрикнув от боли, схватился за доспех на груди и отшатнулся к стене.
— Вон! — коротко и ясно указал на выход Герцог — и чтоб я тебя больше не видел, пока не поумнеешь и не переменишь своего вонючего мнения о том, что ты сам волен выбирать свою судьбу и тебе не указ родители. И не через окно, а через дверь.
— Ну отец! — воскликнул, застонал принц. От былой его гордости и самоуверенности не осталось и тени. Теперь он был больше всего похож на растерянного школяра, у которого отобрали и сломали об колено его модную трость, которую ему подарил на именины отец.