– Да, да, я тебя понимаю. Но где гарантия, что ты не встретишь такого же? – Он взял ее за руку. – Прошу тебя, не продавай коллекцию, оставь ее своим детям. Ты обязательно встретишь хорошего человека. Я разрешаю тебе продать ее только в том случае, если тебе будет нечего есть.
Майя не ответила, но руку не убрала.
– Значит, мир? – В серых глазах отца светилась надежда. Женщина знала, что не сможет его простить, во всяком случае, так быстро, но отказать умиравшему отцу не было сил.
– Мир, – прошептала она, кляня себя за то, что предает память матери. Он радостно улыбнулся:
– Теперь можно и умереть.
Глава 2
Москва, 1935 год
Сигизмунд Леваневский сидел за столом со своим приятелем Георгием Байдуковым и потягивал сухое красное вино. На его красивом лице с суровыми, будто высеченными из гранита чертами читалась решимость.
– Я не собираюсь ничего отменять, – резко сказал он, – ты слышал? Ничего. Это дело решенное. Сам товарищ Сталин в курсе. Так что, Жора, летим в Сан-Франциско через Северный полюс.
Георгий понимал, почему этот перелет так важен для Сигизмунда. Во-первых, Леваневский был очень амбициозным и самолюбивым. Во-вторых… Именно поэтому он не мог забыть операцию по спасению челюскинцев, в которой непосредственно не принимал участия: его самолет до нужного места так и не добрался. Из-за сильного обледенения пришлось сесть севернее Чукотки. Упрямый Леваневский все равно выполнил поставленную задачу – привез на собаках уполномоченного Ушакова. Героя Советского Союза летчик получил, и злые языки тут же стали шептать, что это неправильно: дескать, пилот Бабушкин несправедливо обойден. И все потому, что Иосиф Виссарионович души в Леваневском не чает. Георгий знал: эти слухи доходят до Сигизмунда и бередят его душу. Чтобы доказать всем, что он достоин высокой награды, летчик должен был совершить что-нибудь героическое.
– Туполев ручается за самолет, – добавил Леваневский, пригубив вино. – Все у нас получится.
Байдуков подумал, что храбрости Леваневскому не занимать. Те, кто не считал его героем, очень даже ошибались. Сигизмунд посмотрел на Байдукова и подумал, что перелет – действительно решенное дело. У него все получится, с ним летят опытные пилоты. Сплетникам и завистникам придется прикусить языки насчет него и насчет этой чертовой марки. Он, как и многие, недоумевал, почему художник в серии марок «Спасение челюскинцев» обрамил его портрет не двумя лавровыми ветвями, а лавровой и пальмовой. Некоторые тут же стали шушукаться: дескать, это потому, что Леваневский не имеет отношения к операции. Ну, ничего, пусть пошепчутся еще немного. Сигизмунд знал, что уже готовят новую марку, посвященную перелету. Интересно, что скажут завистники после его триумфального возвращения?
Глава 3
Приморск, наши дни
Придя домой, Майя, к своему удивлению, вспоминала только хорошее, только те мгновения, когда считала свою семью образцовой. Подойдя к портрету матери – худенькой большеглазой женщины, – Майя провела пальцем по стеклу и прошептала:
– Я верю, ты тоже простила его.
На следующий день она пошла в хоспис и услышала грустную новость: отец умер ночью. Наверное, решил, что напоследок сделал все и может оставить белый свет с чистой совестью. Майя похоронила его рядом с матерью – наверное, она не была бы против, – и через полгода вступила в наследство. Две квартиры с постоянными квартиросъемщиками и три толстых альбома с марками перекочевали к ней. Недвижимость приносила приличный доход, но из школы женщина не ушла. После института она проработала двенадцать лет и успела привыкнуть и к детям, и к коллегам. А вскоре встретился тот, кто предложил ей руку и сердце – встретился неожиданно, на творческом вечере их с Викой одноклассника, известного в городе поэта. Второй муж Денис Анисимов, высокий светловолосый красавец, был писателем, как говорили в городе, довольно талантливым, но ни разу не издавшем книги в каком-нибудь солидном издательстве. Он страшно завидовал тем, кому повезло в жизни, считал себя недооцененным и непонятым, и Майя, на которую он вдруг обрушился со своей любовью, как ураган, и соглашалась с ним, и не соглашалась. Некоторые романы Дениса были довольно симпатичными – и только. Ни один издатель не потерял бы из-за них покой и сон. Кое-что, по мнению женщины, вообще никуда не годилось, но она никогда бы ему в этом не призналась. Денис зарабатывал на жизнь журналистом в городской газете и каждый вечер, приходя с работы, садился на диван, обхватывал голову руками и пел реквием своей неудавшейся жизни.