– Дора куда-то ушла, – доложил Петрик из сеней. – Под лавкой нет ее кроссовок «Адидас».
– Значит, в люди вышла, – поняла я.
В пределах нашего двора Доронина щеголяет в галошах, найденных в тех же сенях: бережет свою фирменную обувь. Она ужасно экономная.
– Надеюсь, она принесет еды, – пробурчал Эмма и пошел во двор – мыть руки перед ожидаемым приемом пищи.
Пока он там звякал пимпочкой допотопного рукомойника и крякал, выражая недовольство температурой воды, бодрый румяный Петрик с аккуратно зачесанным влажным чубчиком красиво раскладывал на блюде собственноручно собранную подзаборную зелень.
В составе оригинальной икебаны я уверенно опознала крапиву и лопух, относительно укропа у меня были сомнения – его легко перепутать с ромашкой.
– После завтрака у нас с тобой фотосессия в лесу, бусинка, ты не забыла? – напомнил мне дружище. – Надень льняное платье в стиле бохо и к нему, пожалуй, коралловые бусы. Или бирюзовые? Нет, все-таки коралловые. Они будут гармонировать с моими красными петухами.
– Где петухи, почему красные – тушенные в томатном соусе? – обнадежился вернувшийся со двора Эмма и с порога искательно огляделся.
– Не тушеные, а вышитые, – сухо объяснил ему дарлинг. – Петухи – это этнический узор на моей рубахе.
– Да ну? Сам вышил? – братца Эмму прохладным тоном не проймешь, он толстокож, как молодой гиппопотам.
– Кто вышел? Куда вышел? – В хату ворвалась запыхавшаяся Доронина. – Я принесла домашний хлеб и молоко, тут одна бабка коз держит, обещала оставлять для нас литр в день.
– А жизнь-то налаживается! – обрадовался Эмма.
Мы позавтракали вкусным хлебом с молоком, блюдо с зеленью оставили как украшение интерьера. Подобрав последние крошки, Доронина с намеком, которого я не поняла, сказала:
– Роскошное утро сегодня! Свет, воздух, природа! – и усиленно заморгала.
– Что это с тобой? – не поняла я.
– Дорочка, если это упражнение для глаз, то ты его неправильно делаешь, – забеспокоился Петрик. – Так ты не избавишься от гусиных лапок, а только приобретешь новые морщинки. Смотри, как надо! – Он сделал вилки из указательных и средних пальцев, прижал ими уголки глаз и начал медленно открывать и закрывать их. – Ну же, повторяй за мной!
Доронина не стала повторять, вместо этого скривилась в пугающей гримасе.
– Люсь, ты не поняла? – Эмма, наш юный актер, первым уловил смысл миманса Дорониной и зашептал мне на ухо: – Она намекает, чтобы ты увела уже Петрика.
– Да мы и сами собирались. – Я немного обиделась за дарлинга.
Он, конечно, довольно утомителен, когда чем-то увлечен так, как сейчас, слиянием с природой, но ведь не настолько, чтобы выгонять его из дома сразу после завтрака!
Хотя, если подумать, бедняга Доронина с нашими ночными подрывами по тревоге и своим утренним забегом к бабушке с козочками наверняка толком не выспалась. Надо дать ей возможность отдохнуть в тишине и покое.
– Собирайся, Петя, надо идти, пока солнце невысоко, – сказала я другу, продолжающему размеренно моргать, шепча при этом «шестнадцать, семнадцать, восемнадцать», – потом свет для фото будет плохой – слишком яркий.
– А мы пойдем в лес и будем сниматься в тени деревьев, – ответил Петрик, – девятнадцать, двадцать! И вот так три подхода, Дорочка, – проинструктировал он угрюмую Доронину.
– А лес тут лиственный, редкий, у тебя все лицо будет в пятнах светотени, – надавила я.
– Ой! Бусинка, а ты права! – Дарлинг подхватился и унесся наряжаться в этническую рубаху с петухами.
– Ну, слава богу, наконец-то… И до обеда не возвращайтесь! – наказала мне воспрявшая духом Доронина.
– Конкретнее, – потребовала я. – В котором часу будет обед?
– Не раньше полудня.
– Учту. – Я тоже пошла к себе.
– Стой, Люся! Возьми мои часы. – Доронина отстегнула браслет с руки.
Я кивнула, сообразив, что она права: без часов я рискую не выдержать сроки. Смартфон мне время не подскажет – хутор Тухлый мобильной связью не обеспечен. Тут такой сложный рельеф местности, что сеть можно поймать только на вершине горы.
Провожаемые Дорой и Эммой, мы с дарлингом, уже наряженные для фотосессии, вышли за ворота.
– Так, и куда бы нам пойти? – Петрик картинно, как богатырь на полотне Васнецова, оглядел окрестности из-под козырька приставленной ко лбу ладони.
– Туда! – выбросив руку, как скульптурный Ленин, уверенно указала направление Доронина.