— Что бы там ни случилось, — сказал Краевский перед выездом, — нужно сделать вид, что мы едем за архивом и возвратиться с чемоданом.
— А где мы возьмем чемодан? — спросил Базыка.
— Украдем, — пошутил Проваторов.
В таком полушутливом настроении прибыли они к дому покойного Бороды и увидели, что у ворот прямо к забору привязаны две кошевы: одна Андросова, а другая принадлежала загородной больнице.
На крыльце дома сидел и. о. начмила, его трясло. Увидев подходящих к нему замов и Краевского, он вскочил и стал почему-то показывать им свой револьвер.
Проваторов, Базыка и Краевский молча обошли его и стали подниматься по ступенькам.
В комнате был врач. Он отошел от кровати, чтобы позволить вошедшим увидеть то, что там произошло.
Жена Бороды лежала на кровати в луже крови. Поразительно было то, что крови было много, и казалось, что женщина лежит не в кровати, а в ванной, наполненной кровью.
— Ее застрелили, а затем истыкали ножом, — пояснил врач.
— Базыка, — попросил Проваторов, — срочно опроси соседей, может быть, кто-то что-нибудь видел или слышал…
Базыка исчез, а Проваторов, Краевский и врач вышли во двор. Там их встретил Андросов, он вновь стал показывать свой револьвер Проваторову.
— Поедем в отдел, — сказал Проваторов, — там поговорим.
— Когда наступила смерть? — спросил Краевский у врача.
— Судя по отсутствию трупных пятен и температуре тела — недавно… от силы часа два назад.
— Не может этого быть, — возмутился Андросов, — скажи ему.
Он потянул Проваторова за рукав, но тот только развел руками.
Только они вышли из автобуса, как к отделу верхом подскакал Базыка. И опять четверка второго уровня заперлась в кабинете Бороды. Проваторов и Базыка курили. Андросов без умолку говорил, обращаясь к присутствующим по очереди.
— Сам не знаю, как получилось, — оправдывался он. — Я понимаю, вы подозреваете меня… Но разве я мог это сделать?! Разве я дурак, чтобы сам на себя подозрение взваливать? Мне даже кажется, что я слышал выстрел, когда входил в дом.
— Сосед Бороды говорит, что он тоже слышал выстрел. Но это было после того, как ты вошел в дом, — сказал Базыка.
— Ну не убивал я ее, не убивал, — выкрикнул Андросов и выругался, — я вчера грешным делом подумал, что конюха и его жену Базыка убил. А сегодня сам попал в такую же историю.
— Ты ничего не заметил, когда подходил к дому — спросил Базыка.
— Нет, — ответил Андросов, — хотя…
— Мне кажется, — вмешался в их диалог Проваторов, — кто-то пытается всех нас по очереди скомпрометировать. Теперь я сомневаюсь, что налет совершил Борода. Борода также мог быть скомпрометирован, как и Базыка, и Андросов, и…
— Вспомнил, вспомнил, — заорал Андросов, — там крутился этот грязнуля.
— Что за грязнуля? — поинтересовался Проваторов.
— Дервиш, — сказал Базыка, удивляясь недогадливости самого умного зама.
— Дервиша надо арестовать, и немедленно, — произнес Проваторов.
— Нет, — возразил Краевский, — так не пойдет. Мы только начали работать по нему, давайте подождем хотя бы еще сутки. Куда он от нас денется?
— Ладно, — согласился Проваторов, — подождем сутки, хотя я бы его арестовал и не только потому, что он подозрителен… Просто ему в тюрьме будет безопасней…
— Во жизнь пошла, — съязвил Базыка, — в тюрьме безопаснее, чем на свободе.
На том и порешили.
— Я поеду домой, — сказал Андросов, — я что-то плохо себя чувствую, за себя оставляю Проваторова.
— Я тоже сегодня отдохну, — произнес Краевский, — для моей неокрепшей нервной системы три трупа за два дня слишком много, боюсь не возвратились бы…
— Да, да, — перебил его Проваторов, — идите. Мы с Базыкой съездим для вида за город и привезем какой-нибудь чемодан, а потом накажем дежурному смотреть за ним тщательно.
Проваторов еще что-то говорил, но Краевский уже шел к двери: ему надо было успеть добраться до квартиры до припадка и дать сигнал Дервишу.
По лестнице он уже бежал. Груша долго не открывала, и он уже отчаялся, как вдруг все произошло само собой, двери открылись, он прошел в свою комнату, сказал хозяйке, чтобы она вызвала Анну Петровну, если начнется припадок, закрыл дверь и подошел к окну.
Аграфена уже повесила свежие занавески, и он завязал правую узлом, а затем, подумав, завязал и левую, чтобы Дервиш не перепутал. Пусть знает, что опасность грозит им обоим, но сматываться надо ему — Дервишу.
Едва он успел сделать все это и добраться до постели, как на него навалилась тошнота, но не та, которая может быть облегчена рвотой, а тошнота душевная, от которой никак нельзя избавиться.