Шли молча. Ориентиром служил чернеющий прямоугольник сгоревшего коровника, в котором рядами торчали обугленные подпорки балок, похожие на черные кактусы. Стоял крепкий запах гари, сгоревшего мяса, силоса и паленой шерсти.
У коровника стояли две женщины. Они с любопытством смотрели на приближающееся начальство.
— Занимайтесь своими делами, — сказал им шеф, — занимайтесь, а мы своими займемся.
Однако, как человек неглупый, он уже понял, своим делом заниматься рано: залитое водой пожарище курилось, и качественно осмотреть его, порыться в нем, а тем более сделать снимки было невозможно.
Прокурор обошел пожарище и, вернувшись к Проню и Кроеву, сказал:
— Осматривать нельзя, будем работать с людьми, а потом вернемся сюда.
«Шеф всегда прав, — вспомнил Александр Чубаря, — если шеф не прав — смотри первое положение».
В конторе, куда они пришли через полчаса, было многолюдно. Приехал директор совхоза Клягин и с ним два УПОшника: лейтенант-эксперт и майор. Вертолет высадил их на центральной усадьбе, и Клягин подбросил их на место происшествия.
Командирский голос майора, казалось, забил в конторке все остальные голоса. Кроеву майор сразу понравился: высокий, в хорошо подогнанной шинели, сшитой на заказ фуражке, напоминавшей размерами небольшой аэродром; сверкающих, похожих на бочонки сапогах, он словно сошел с плаката о правилах ношения военной формы. Его вышколенность и начищенность на фоне убогой конторки и сельской грязи вызывали уважение, желание подтянуться и быть таким же аккуратным и собранным.
Но не майор был сейчас главной фигурой в конторе. Хозяином здесь был Клягин.
Клягин — фигура в районе известная. Совхоз он принял четыре года назад. За работу взялся крепко и вскоре название совхоза, а вкупе с ним и фамилия директора замелькали на страницах районной газеты в рубрике «Наши маяки».
Двухметровый Клягин не давал покоя ни себе, ни подчиненным. Он, как говорили в Кедровке, «навел порядок» в «Приозерном». При нем «все стало иначе». Клягин построил на центральной усадьбе Дом культуры, отгрохал контору и даже завел в ДК картинную галерею, первую в районе.
— Как это могло случиться? — гремел директор. — Как?
И, не дождавшись ответа, продолжал:
— Кто отличился при тушении? Конкин, составь список. Всех поощрим, независимо от прежних заслуг и прегрешений. Вот оселок, на котором проверяется человек, наш человек… отношение к соцсобственности, народному добру… всех поощрим, всех…
Работать в такой обстановке было невозможно. Единственный в селе телефон постоянно звонил или был занят. Команды, согласования, указания, увязывания следовали друг за другом. Звонили на центральную усадьбу, в райисполком, на убойный пункт и отвечали на звонки оттуда, звонили в добрый десяток других мест, о существовании которых раньше и не предполагали. Телефон, использовавшийся в «мирное» время несколько раз в сутки, мгновенно выполнил месячную норму.
— Конкин, — перекрыл гул голосов бас директора, — свяжись со зверофермой. Пусть заберут трупы. С оплатой решим потом. У настоящих хозяев ничего не должно пропасть.
Кроев, чувствуя себя лишним, присел на скамью и поискал глазами Коржа — того в конторке не было. Значит «урка», так в шутку называл себя Корж, где-то работает.
«Ему хорошо, — подумал Кроев, — надвинул свою кепку на глаза и опрашивай всех встречных-поперечных прямо на улице, а я следователь — лицо официальное».
Взвизгнули тормоза — это к конторке подъехала знакомая всем машина предрика.
— Приехал, — проронил Клягин, — сейчас начнется…
Директор первым пошел к выходу, за ним потянулись остальные. Кроев остался один, но тут появился Корж и, подмигнув следователю, сказал:
— Сегодня будет бестолковый день: и затопчут все, и работать не дадут. Ну ты не огорчайся, завтра мы с тобой все наверстаем.
— Как завтра? — переспросил Кроев. — Остынет пожарище, сделаем осмотр со спецами и будем вызывать свидетелей в Кедровку.
— Нет, — с иронией ответил Корж, — все, что ты собираешься узнать у свидетелей, я уже знаю сейчас и говорю тебе — придется повозиться.
— Почему?
— Зацепиться не за что.
Корж выглянул в окно и, видимо, заметив то, что ему было нужно, сказал Кроеву:
— Никуда не уходи, я сейчас. — И вышел на улицу.
Корж нравился Кроеву, нравился умением работать, необычной интуицией, а главное, отсутствием особого рода чванства, которое бывает у старых работников криминального цеха по отношению к молодым собратьям.