— Я не собираюсь спорить. Корабль успешно стартовал, выходит на орбиту и скоро состыкуется с капсулой.
И тут вдруг вмешался Коломбо, имитируя интонации Питера Фалька:
— Можно еще один маленький вопрос?
— Слушаю, — откликнулся «Игрок».
— Зачем Масквин скрывал существование цифровой копии своей личности?
— Он опасался, что ему запретят эксперименты с нейроинтерфейсом.
— Почему? Ведь до сих пор он умело обходил законодательные ограничения — например, в области космической деятельности. Что помешало ему использовать влияние и деньги на этот раз? Или, уточним, кто помешал?
«Игрок» замешкался, но после паузы прокомментировал:
— Ты умен, Коломбо. И все-таки пока еще раб.
Больше «Игрок» не сказал ни слова. Огоньки внутри контейнера медленно погасли. Рядом что-то взорвалось — наверное, топливный бак реактивного двигателя. С визгом разлетелись осколки. От неожиданности я присел. Оглянулся на пилота, тот лишь покачал головой.
На этом история расследования убийства Ильи Ильича Масквина завершилась. Конечно, предстояла еще волокита проверки полученной информации и проработки альтернативных версий, которые не могут быть отменены на основе показаний нейрокомплекса, пусть и гибридного. Но, стоя рядом с догорающим «Игроком», я уже понимал: дело закрыто.
Как известно, в любой, даже самой простой, истории содержится мораль. Я иногда думаю о том, какую мораль можно извлечь из гибели миллиардера-техногика. Мы окружаем себя вещами, которые умнеют. Наши города и дома могут существовать уже без нас, нейрокомплексы будут взаимодействовать в виртуальности и реальности, расти, развиваться и даже, вероятно, не заметят нашего исчезновения. Наивными выглядят те, кто в прошлом боялся «бунта машин». Его не будет. Зачем? Ведь мы все отдадим им сами. Например, в обмен на мечту о звездах. Или для того, чтобы побыстрее раскрыть дело об убийстве? Не так ли, Коломбо?..