Шмидхен коротко проржал в ответ.
— Пусть будет так, — отвечала Афродита. — Но я больше смыслю в размножении скарабеев, чем во взаимоотношениях членов НАТО.
— Отлично. Поехали дальше. Какую газету вы читаете? Делаете ли выписки из газет и журналов? И какого характера?
— Придется вас опять разочаровать. Я выписываю только журнал по энтомологии.
— Как, вы не читаете газет?
— Крайне редко. Мне, действительно, не хватает времени.
— Состоите в какой-нибудь партии?
— Нет.
— Какой сочувствуете?
— Над этим пока не задумывалась.
— Принимали участие в майских демонстрациях 1968 года?
— Конечно.
— Ага. Но вы только что утверждали, что политикой не занимаетесь и не интересуетесь. А на демонстрации ходите! Где же тут логика?
— Логика проста: нельзя заниматься посторонним, когда дело касается твоих товарищей, а значит и тебя. Видите ли…
— Достаточно, — удовлетворенно перебил ее инспектор, — объяснения приберегите для себя.
— Но…
— Никаких но. Из сказанного вами абсолютно железно, повторяю — железно, следует, что ваше неучастие в политике весьма и весьма сомнительно.
— Вы, конечно, можете думать, что хотите, инспектор, — дружелюбно заметила Афродита, — и делать любые выводы, даже если они неверны. Но будь они даже верны, не вижу связи с убийством на улице Штерненгассе.
— Ну что же, недурно для начинающего детектива, согласен. Однако это вам мало поможет. Положение ваше слишком безнадежно. — Баллер с некоторым сочувствием наблюдал за процедурой протирания очков. — Надеюсь, вы в курсе, чем занималась ваша старушка-тетя?
— Приблизительно. Она была президентом то ли клуба, то ли союза. Если не ошибаюсь, что-то курьезное.
— Баронесса фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин возглавляла Европейское движение за монархию, сокращенно ЕДМ. Это вам о чем-нибудь говорит?
— Каждый имеет какое-нибудь хобби.
— Это не ответ. Что вы знаете о целях ЕДМ?
— Ничего.
— Не увиливайте. Вы отрицаете цели этого движения?
— Насколько я знаю, времена монархий канули в Лету.
— К вашему сведению, баронесса была противоположного мнения. В качестве президента ЕДМ она весьма энергично и плодотворно содействовала развитию монархической мысли. Движение пользовалось большой симпатией почти всех европейских княжеских домов. Это подтверждают многочисленные письма наследных отпрысков Бурбонов, Габсбургов, Гогенцоллернов и Романовых. Мы обнаружили эти послания в секретере вашей тетушки. Что вы скажете по этому поводу?
Афродита пожала плечами. Она хорошо уловила странную вибрацию в голосе инспектора, когда он перечислял династии.
— Мне безразлично, — кротко ответила она. — Я знаю этих древних особ только по картинкам в иллюстрированных журналах. В высшей степени пресно и скучно. Предпочитаю кустарниковых муравьев. С ними интереснее…
— Я ожидал подобного ответа, — удрученно покачал головой Баллер. — Значит, вы признаете, что отнюдь не сочувствовали целям и стремлениям движения, которым руководила ваша высокочтимая тетя! Ну вот и видны как на ладони мотивы вашего преступления.
— В вас погибает сказочник, герр обер.
Но с Гельмутом Баллером что-то сотворилось.
— Да-а, — мягчел он на глазах, — усилия баронессы были весьма успешны. Как разъяснил мне один — не буду называть — представитель ЕДМ, оно приобретает все больше сторонников, особенно во Франции. И, не без оснований, полагают, что в недалеком будущем французский народ призовет Бурбонов. Но не только во Франции, а и в других солидных странах мнение склоняется в пользу монархии…
Оберинспектор внезапно замолчал, — эта несчастная, кажется, хихикает.
— Что вас развеселило?
— Бог мой, инспектор, за последнее время я не слышала лучшего анекдота: «Народ призовет Бурбонов». — И девица снова залилась.
Инспектору пришлось выждать, пока она успокоится. Он застегнул воротник рубашки, который расстегнул на девятом часу допроса. Слегка развернув плечи и приподняв подбородок, устремил свой взор куда-то в стену; приняв таким образом сидячее положение смирно, он сказал со скорбной торжественностью:
— Вам бы следовало ах с каким уважением относиться к благородному делу усопшей баронессы. К женщине, перед которой я склоняю голову, хотя и не разделяю до конца ее взглядов. Она посвятила свою жизнь благородной идее! А вы отняли эту жизнь. Вы в слепой фанатичной злобе убили!.. Но этого вам мало. Вы глумитесь над телами своих благородных жертв! — Гельмут Баллер даже привстал, как бы приподнятый собственным пафосом. И оживившийся вдруг обермейстер Шмидхен вскочил со стула в углу, тоже будто вознесенный то ли благородными целями баронессы фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин, то ли прозорливым подобострастием низшего чина, неустанно и мощно надеющегося на свое лучшее полицейское будущее.
На Афродиту, однако, столь редкостная сцена не произвела должного впечатления.
— Приземляйтесь, герр обер. В сидячем положении у вас лучше получается.
Баллер тяжело опустился на стул. Обермейстер последовал его примеру.
— Ну и женщина, — произнес инспектор. — Рядом с вами профессиональный убийца покажется слюнтяем. Или в вас вовсе не осталось ничего человеческого, или… не знаю что.
— Что вы, помилуйте, кое-что осталось. И я очень сочувствую тете, хотя ей это не поможет. Так вот, по-моему, она была слегка тронутой. Бурбоны! Гогенцоллерны! Что за ерунда! Папá говорил, что она еще в юности заболела «аристократизмом». Вы, наверное, знаете, она когда-то играла в театре мелкие роли, и к тому же, бог свидетель, была не слишком строгих правил. Но спала только с представителями «голубой крови». В чем единственно была последовательна и непреклонна. А когда некий голубой до кретинизма барон вздумал на ней жениться, она обеими руками вцепилась в него… И маленькая провинциалка достигла своей заветной цели, стала баронессой.
— Она покинула Францию вместе с бароном? — Баллер медленно расстегнул верхнюю пуговку рубашки.
— Да, вскоре после свадьбы. Разумеется, сцену тоже.
— Но вы с ней хотя бы переписывались?
— Очень редко. Ей, конечно, было не слишком приятно вспоминать о своем простецком происхождении.
— Понимаю, но тогда ради чего вы решили ее навестить? При всем том, что вы сейчас изложили, баронесса едва ли…
— Не знаю, она была мертва, когда я появилась в конторе. Почему я решила ее навестить? Просто из любопытства, инспектор.
— Значит, вас обуяло вдруг любопытство?
— Почему вдруг? Тетушка заинтересовала меня уже давно, но все не удавалось поближе с ней познакомиться. Пока на прошлой неделе я не выиграла на скачках небольшую сумму…
— Ах вот что, счастливый случай! — Баллер застегнул верхнюю пуговку.
— Вовсе нет. Я пошла туда специально, чтобы выиграть. И выиграла. У меня там знакомый жокей, которому я как-то оказала небольшую услугу, и он мне сообщил, на кого лучше ставить. На эти деньги я и отправилась в Кельн.
— И этой басне я должен верить? — спросил железный Баллер.
— Можете не верить, — ответила Афродита, сняла очки и полезла в карман за платком. — Я вижу, мне не удастся вас разубедить. Очень жаль.
— А теперь ответьте вот на какой вопрос: почему вы не удрали сразу после совершения преступления?
— Потому что я его не совершала.
— Потому, скажу я вам, что вы не знали: полиция уже предупреждена. Вы были спокойны и позволили себе небольшую передышку. Станете и это отрицать?
— Бог мой, да я бы сразу убежала, чуть завидела трупы. Но я не могла…
— Что? То есть вам помешали?
— Да, Август.
— Кто это? Ну, конечно, сообщник. И как я сразу не подумал! — Гельмут Баллер шлепнул себя ладонью по лбу. — Выкладывайте немедленно, кто этот сообщник. Фамилия. Адрес. Ну!..
— Август не человек, это всего-навсего скорпион.