— Итак, граф, я жду, — потребовала она.
— В сущности все довольно просто, — с кривой усмешкой продолжал делла Скала. — Вы находитесь под подозрением и вас будут считать убийцей до тех пор, пока мы не откроем полиции глаза. Или пока вы сами не доберетесь до виконта. То есть вы для него опасны. Чрезвычайно опасны. И он это хорошо понимает. Как и мы. Так вот, мы предлагаем виконту маленький бизнес: он отдает нам интересующие нас документы, а взамен получает вашу особу. Надеемся, он не откажется от такого предложения.
Афродита ожидала что-то в этом духе. Она зло рассмеялась.
— Ах, господа, господа, но как быть с такими вещами, как честь, совесть, порядочность? Или это для вас слишком элементарно? Слишком примитивно, а? Или, напротив, чрезмерно сложно?
Конде делла Скала пожал плечами. Барон Филипп с наслаждением затянулся сигарой. Монсиньор Барлини с постной миной глядел на стену. Молчали и остальные. Тишину нарушало лишь глухое сопение бороды князя.
— Мне жаль вас, господа, — продолжала Афродита. — Вы не в силах додумать до конца даже такую простую штуку. Виконт, конечно, не оставит меня в живых, но он не оставит и вас в покое. Представьте себя на его месте (ведь вам это не трудно сделать) — разве кто из вас отказался бы от столь удобного способа существования, от такого дешевого источника доходов, каким для него являетесь вы? Но даже если он отдаст документы… Ведь вы не слишком много о нем знаете, и он все равно пристукнет вас одного за другим.
— Ну, это предоставьте нам, — усмехнулся граф делла Скала. — Разумеется, мы учли… Без письменного обязательства, подтвержденного двумя нейтральными свидетелями, виконт от нас не отделается. Как видите, мы все взвесили, и едва ли де Бассакур… Бассакур… Бассакур…
Причиной, заставившей графа уподобиться заезженной патефонной пластинке, был истошный вопль, раздавшийся где-то рядом. Вопль человека, с которого начали сдирать скальп. Все оцепенели в своих креслах, а толстяк у дверей. Второй вопль, еще истошнее, раздался ближе и сопроводился грохотом. Граф шмыгнул за спинку кресла и там пропал. Барон Филипп в ужасе заметался по дивану. Монсиньор Барлини сполз на пол и, закрыв лицо руками, забормотал молитву, а князь Червенков, обладавший, как видно, немалой силой, поднял свое кресло и выставил щитом перед собой. «Виконт!» — страшно завизжали, наконец, дамы, не обладавшие столь быстрой реакцией. Но вместо чудовища в образе виконта в кабинет с топотом влетела служанка со скалкой.
Толстяк поворачивался, когда она врезалась в него. Они рухнули в кресло с бесчувственной вдовой Хазенталь. Оно отлетело к креслу герцогини де Мумо и оба опрокинулись. Вырвавшаяся скалка угодила в богаделку Герлинду и, повалив ее, отскочила с деревянным стуком. В этом грохоте и крике какая-то сила вырвала Афродиту из кресла и вынесла в вестибюль. Еще плохо соображая, она схватила в охапку свою кожанку, по которой взволнованно расхаживал ее дружище, ее голодный Август, насмерть перепугавший служанку, и убралась восвояси.
Почти вслед за нею к воротам выскочил, очухавшись, толстяк. Он тут же ринулся назад и примчался обратно со сворой своих догов. Те, однако, не решились двинуться дальше ворот.
9
Кабинет виконта де Бассакура был обставлен скромно, но с изысканным вкусом. Пол устилал персидский ковер. Афродита не обратила бы на него внимания, но Рыжий Змей пригляделся с профессиональным интересом и удивился ценности. Посреди кабинета стоял старинный письменный стол на львиных ножках. На столе — массивный мраморный прибор. Стульев было четыре, тоже старинные, с высокими спинками, — один за письменным столом, остальные возле подставки с телефоном. «Портьеры и гардины из дорогого лилового бархата, оконные шторы из первосортного шелка», — констатировал Рыжий Змей. На обоях парили в голубых небесах розовые ангелочки. На одной стене под бархатом прятался полупустой платяной шкаф. На другой висело подлинное венецианское зеркало.
Афродита расхаживала по комнате с нахальной деловитостью, как розовый жук по муравейнику. Совесть ее не мучила. Виконт — хищник, шантажист и, скорее всего, убийца. Необходимы доказательства. В первую очередь следует завладеть документами, которые видела здесь герцогиня де Мумо. А до того дорога в полицию закрыта.
Трясунок был далеко не в восторге, узнав, что вторжение в дом виконта намечено провести средь бела дня. Он успокоился, лишь когда ему поручили самое легкое: бродить возле дома и, завидев издали большой кадиллак виконта, предупредить остальных. Для этого он должен был запеть новый гимн республики, притворяясь пьяным, что при его постоянных градусах было не трудно. Подстилка НАТО с утра прогуливалась возле дома, чтобы засечь отбытие виконта. Грызун, Рыжий Змей и Афродита ждали ее неподалеку, в забегаловке. Наконец, где-то в середине дня, примчалась, запыхавшись, Подстилка. Минут через десять Змей уже скрылся в одном из окон подвала, и вскоре двери были открыты изнутри. Грызун и Афродита вошли без опаски, потому что Трясунок еще раньше установил, что в доме не держат слуг, они приходят только по вызову.
Грызун остановился перед венецианским зеркалом, секунду подумал, пригляделся, что-то где-то нажал; внезапно зеркало открылось, как дверь, и они увидели сейф. Презрительно фыркнув и бормоча под нос: «Неостроумно… электрические пошлости», — Грызун достал из своей рабочей сумки инструменты, перерезал какие-то провода, поковырялся одновременно в двух замочных скважинах, и Афродита с восхищением увидела, как, нажав на ручку, он мягко открыл дверцу сейфа. Вынув две стянутые резинкой толстенькие папки, Грызун повертел их в руках и вручил Афродите. Затем последовали две толстые пачки стомарочных купюр. Одну Грызун кинул Рыжему Змею, другую опустил в свой карман, сказал: «До свиданья!» — и удалился.
Змей оказался джентльменом и не покинул Афродиту. Он обнаружил транзистор, поймал джаз и, отойдя к окну, стал слушать, подергиваясь в такт. Афродита уселась за стол и принялась за папки.
Сразу же увидела она серию порнографических открыток. Надо признать, что герцогиня де Мумо недурно смотрелась. В профиль, в фас, в три четверти, с партнером и без. Секс на профессиональном уровне. Словом, двадцать лет назад виконт, возможно, по-другому оценил бы эту миловидную, едва прикрытую диву — чуть видная полоска купальника и наклейки на сосках. Итак, Изабелла перед унаследованием имения в Бретани зарабатывала себе на хлеб и сигареты в качестве фотонатурщицы. Теперь это трудовое прошлое обходилось ей в двадцать пять процентов дохода от салона «Секс» в пользу движения баронессы фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин, о чем говорила приложенная к серии справочка. Не менее доходным был князь Червенков, который, оказывается, владел собственной таксобазой. Он тоже платил четверть всех своих доходов. И здесь были старые фотографии — более чем двадцатилетней давности: князь Червенков в окружении офицеров СС, с которыми, видно, был на короткой ноге. Для шантажа маловато. Но баронесса, или кто там, завладела старым дневником князя, в котором чуть ли не по часам расписывалась его деятельность в качестве провокатора в гитлеровских концлагерях. Любая страница дневника, будучи опубликована, наградила бы князюшку виселицей.
Узнав, что граф Конде делла Скала был еще совсем недавно именитым хореографом и владельцем так называемой Зеленой труппы, Афродита пожала плечами: за что же драть тридцать процентов? Но бумажки далее сообщили ей, что Зеленая труппа была не чем иным, как публичным домом, где вместо девиц работали мальчики. Граф владел домом под чужим именем. На счету же барона Филиппа де Чинфуего да Миердадиоса был один-единственный грех. Ровно двадцать лет назад он одним махом поправил свои весьма шаткие финансовые дела за счет государственной казны. Подделав документы, он присвоил солидную сумму и вложил ее в крупное предприятие. Операция прошла гладко, и никто про нее не дознался, исключая, конечно, баронессу. Далее Афродита узнала, что монсиньор Барлини питал слабость к послушницам одного известного монастыря. В стенах богоугодного заведения и были сделаны снимки, прочно приколовшие этого жирненького жука. Неожиданной оказалась история Герлинды фон Шнепфенфус. Афродита потешалась над повестью о том, как молодая графиня согрешила с конюхом. Плод греха — сын — вырос в провинциальном городке, в семье почтальона. Сейчас молодой человек занимается распространением народных акций и немало гордится тем, что так ловко выбился в люди. Этот тысячелетней давности грех стоил Герлиндефон Шнепфенфус пятисот марок ежемесячно. Вот уж, действительно — с паршивой овцы хоть шерсти клок.