— Это я, Мишель, — заговорил виконт по-французски. — Дело сделано, моя королева.
«Королева? — удивилась Афродита. — Вот не думала, что у такого зверя может быть дрессировщица».
………………………….
— Да, нет. Пришлось его прикончить.
………………………….
— Ничего нельзя было сделать, поверь мне. Он хотел напустить на нас прокурора и все прочее.
………………………….
— Мне просто ничего не оставалось, моя королева.
………………………….
— Здесь, передо мной.
………………………….
— Разумеется, нельзя оставлять.
………………………….
— Это я и хочу у тебя спросить.
………………………….
— Ага! Что ж, неплохая идея… Нет, слишком опасно. Лучше дождаться ночи… Честное слово… В порядке… О чем ты говоришь? Деньги? Смешно, этого типа только его карьера заботила… Да нет, в таком случае он все равно бы… Ну да, конечно, так лучше… Ну вот, видишь… Отлично, моя королева… Конечно, я буду осторожен… Немедленно выезжаю.
Виконт положил трубку, вздохнул облегченно, промокнул прозрачным платком лоб. Покосился на труп, затем решительно встал и вышел, плотно прикрыв дверь. Через некоторое время раздался шум удаляющегося кадиллака.
Кто полагает, что после этих в известной степени драматических событий Афродита сразу бросилась в полицию, тот сильно ошибается. Покинув злополучный дом, она первым делом заскочила в ближнюю кондитерскую, заказала три венских тортика со взбитыми сливками и принялась за них со страшным аппетитом. Инспектор Гельмут Баллер был, кажется, недалек от истины, когда утверждал, что у этой девицы вовсе нет нервов.
10
— Куда же все-таки запропастился этот субъект? — Гельмут Баллер ерзал и нервно почесывал себе нос.
— А я-то думала, что вы терпеливый человек, — общительно откликнулась Афродита, явно напрашиваясь на разговор.
— Хорошо, хорошо, — покорно согласился Баллер. — Естественно, ведь когда-то он все-таки вернется к себе.
Оберинспектор, Афродита и еще два сотрудника кельнской полиции находились в черном мерседесе, который стоял на углу в очень удобной позиции — отсюда был отлично виден дом виконта.
Другая машина — со Шмидхеном и тремя другими полицейскими — стояла на противоположной стороне. Между тем стало совсем темно. Афродита с усилием подавила зевок. Скука одолевала и ее соседей.
…Баллер был изрядно ошарашен, когда Афродита сама, добровольно и без всякого предупреждения возникла вдруг в его кабинете. Что поделаешь, не могла она отказать себе в удовольствии полюбоваться такой вот немой багрово-выпученной сценой. Считайте это маленькой местью девицы с нефотогеничной внешностью. Конечно, было бы вежливее договориться о предстоящем визите по телефону. Тем более, что сразу после оргии в кондитерской Афродита зашла на почту и оттуда провела несколько телефонных разговоров, в том числе со своим папá. Кроме того, она позвонила на виллу графа делла Скала и убедилась, что пугливое сборище все еще там. И после этого, разными закоулками и переулками, избегая больших улиц и общественного транспорта и прикрывая лицо своим большим носовым платком, она добралась до полицейского управления.
Придя в себя, инспектор был попросту оскорблен самоприводом преступницы, затем, подумав, торжествующе надулся, затем снова обиделся и, наконец, решил принять неприступный вид. После мучительного размышления он отказался от мысли надеть ей наручники, хотя на этом настаивал взволнованный Шмидхен. Но на всякий случай в кабинет были вызваны еще двое полицейских, вставших по обеим сторонам француженки. Только теперь ей было предложено сесть, и Гельмут Баллер обратился к ней едва ли не отеческим тоном:
— Весьма благоразумно, мадемуазель, что вы пришли добровольно. Рано или поздно мы так или иначе настигаем каждого нарушителя закона.
— Приберегите это для беседы со школьниками, — насмешливо сказала Афродита. — И лучше навострите-ка звукоуловители. Я вам сейчас кое-что выдам.
— Весьма-весьма приятно, мадемуазель, — тянул свое инспектор. — Чувствуйте себя свободной в признаниях, даже самых тяжелых. У нас есть опыт, поверьте. У вас станет удивительно легко на душе…
Фыркнув, Афродита вытащила из кармана и положила перед инспектором конверт — из тех, что были обнаружены в папке деловой переписки ЕДМ.
— Что мне с этим делать? — он старался сдержать недовольство, так как на днях, на лекции полицейского психолога, слышал, что преступника, желающего повиниться, не следует туркать.
— Так что же мне с этим делать? — спросил он снова и почти ласково.
— Читать.
Гельмут Баллер опять вспомнил про психологию и решил доставить мадемуазель удовольствие. Вынимая бумагу из конверта, он, однако, заметил:
— Хочу думать, дитя мое, что здесь не содержится насмешки над э-э…
— Да что вы, напротив, я хочу помочь раскрыть убийство.
— Так начинайте же!
— А я уже начала, инспектор. Мы не сдвинемся с места, пока вы не прочтете это письмо.
Оберинспектор глубоко вздохнул:
— Ну, так и быть. Хотя не могу понять, какая связь у делового письма с убийствами. Здесь баронесса, ваша тетя, от имени правления Европейского движения за монархию благодарит за добровольное ассигнование 10 000 марок. Гм, кого? Правление кефирного объединения. Баронесса обещает также, что просьба об использовании на кефирных наклейках дворянского герба будет как можно быстрее рассмотрена. Это все. Совершенно нормальное письмо.
— Взгляните на дату.
— 1 июня 19… года, — прочитал Баллер.
— Теперь смотрите, кто подписал письмо и чьей рукой написан адрес на конверте.
Оберинспектор, словно загипнотизированный, уставился на бумагу, затем уронил ее на стол.
— Но это же мистика! — воскликнул он.
— Отчего же. Все вполне осязаемо, — сказала Афродита. — Адрес заполнен баронессой. Она как обычно вместо полного имени и титула поставила сокращенное МФГБ. И в письме стоит ее подпись. И все собственноручно, не так ли?
— Но это же чушь! — забыл про психологию инспектор. — Первого июня баронесса была уже на том свете. Я же сам ее видел. То есть я ее тут видел. Никаких сомнений.
— Все правильно, — сказала Афродита. — Баронесса была убита в ночь с 29 на 30 мая. А первого июня она пишет письмо.
— Если это не подделка.
— Оно подлинное. Достаточно позвонить в кефирное правление, в Карлсруе. Что я, между прочим, уже сделала, инспектор. Письмо поступило туда утром третьего июня. И с подписью баронессы. Это вы легко установите.
— Что я и сделаю, — инспектор вручил письмо Шмидхену и приказал проверить.
Афродита улыбалась. Она была довольна началом.
— Итак, мы все это уточним. А пока хотелось бы знать, как это письмо попало к вам?
— Нашла, — соврала Афродита совершенно спокойно.
— Расскажите это своему скорпиону.
— Ну, возможно, я не совсем точно выразилась. Но вы помните поминальный ужин по баронессе?
— Еще бы, четвертое убийство.
— Совершенно верно, — на секунду Афродита как бы скорбя прикрыла ладонью глаза. — Бедняга граф фон Хазенталь. Вы, инспектор, легко можете представить себе суматоху, какую вызвала его смерть. Тут-то он и потерял письмо.
— Кто?
— Виконт де Бассакур, разумеется. Я же сидела рядом с ним.
— И вы его припрятали?
— А что мне было делать, скажите на милость? Виконт поспешил на помощь графу. Что мне было делать с письмом, спрошу я вас?
— Ну, вернуть виконту.
— Да, но меня же похитили, — выпалила Афродита и с удовольствием увидела, как у Гельмута Баллера отвалилась нижняя челюсть.
В течение последующих пятнадцати минут челюсть продолжала периодически отваливаться, пока Афродита не выложила все, что было, по ее мнению, необходимо выкладывать. Умолчала о мощном шантажном промысле баронессы, резонно полагая, что инспектор, живой человек, не вынесет всего этого зараз. Тут, пожалуй, нужна разумная дозировка. Напротив, она старалась выразительнее оттенить роль виконта де Бассакура, который, как она утверждала, был инициатором ее похищения. Но чтобы шантаж не оторвался все же от тетушки, Афродита довольно правдиво сообщила о мотивах злополучного похищения. Оберинспектора так поразило услышанное, что он еле кивнул в ответ на рапорт вернувшегося Шмидхена. Он растерянно бормотал: