Мадам опять кинулась в бой, и охранник опять ее усадил. Но рот ей закрыть он, разумеется, не мог. И на Афродиту густым потоком полились помои. Лишь когда поток иссяк, Гельмут Баллер (он с удовольствием сидел и вспоминал в это время лекцию про психологию) счел, наконец, возможным подать голос:
— Я знаю, мадемуазель, у вас неплохое чувство юмора. Но не слишком ли далеко вы заходите?
— Я как раз сейчас не шучу, инспектор, — сказала Афродита. — Ну, представьте себе, как виконт мог ухлопать графа фон Хазенталя? Он все время торчал рядом со мной. У него не было никакой возможности подсыпать яду в бокал графа.
— А экономка? Ее-то вообще не было в зале.
— Верно. Но она была рядом. На кухне.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю это от Валентина Кальбе, который был там в качестве кельнера. На таких торжественных пиршествах у них принято, чтобы каждого обслуживал его собственный слуга или же руководил кельнером, обслуживающим господина. Понимаете?
— Гельмут Баллер присвистнул.
— Ах, вот оно что. Странно, однако, когда я прибыл туда, ее след простыл.
— Конечно, она тотчас удрала. Дело сделано, об остальном позаботится виконт, который в курсе. Я тогда еще удивилась, почему виконт сразу вдруг, не сходя с места, объявил, что граф мертв.
— Хорошо объяснено, — признал инспектор. — Но как она, если, конечно, исходить из того, что это сделала она, как она могла подсыпать яд именно в бокал графа?
— Это было сделано на кухне. Арманда Хаферман, само собой, знала того, кто обслуживает графа.
— Вот дьявольщина, — откинулся на стуле Баллер. — Ну и ловкачи. И Кальбе может подтвердить, что Хаферман была на кухне?
— Не только он. Толстяк графа делла Скала тоже был на кухне. Там вообще было много слуг и работников отеля.
— А я не отрицаю, что была на кухне в тот вечер, — вдруг заговорила Арманда Хаферман; она снова была спокойна и отрегулирована, как новенький холодильник. — Ну и что это доказывает? Ровным счетом ничего!
— А почему вы скрылись? — рявкнул Гельмут Баллер. — Видно, совесть была не чиста!
— Я утомилась, — сухо пояснила мадам. — Кроме того, у меня началась легкая мигрень, и я уехала домой.
— Мигрень! — кипел инспектор. — Нет, вы только поглядите, рядом умирает человек, хорошо знакомый, а ей не до того, у нее мигрень!
— Мне совершенно безразлично, верите вы мне или нет, — цедила экономка. — Вы докажите мне сначала, что я, а не кто-нибудь подсыпал яд в бокал графа. И с какой стати мне нужна была смерть графа?
— Гм, да, — сразу утих и засомневался Баллер. — Этот вопрос я себе тоже задаю.
— А вы, Арманда, уверены, что виконт так и будет молчать? — включилась Афродита.
— Мне-то что до этого. Я никакого отношения не имею к его делам.
— Это выяснится, — спокойно произнесла Афродита. — Конечно, расчет верный: виконт так и так получит пожизненное заключение, будет у него одним убийством больше или меньше. А вы со всей присвоенной кругленькой суммой устроите себе счастливую жизнь.
Говоря так, Афродита краем глаза наблюдала за виконтом. Никакой реакции. Зато Баллер навострил уши:
— О какой присвоенной сумме идет речь? Что-то совсем новое.
Афродита виновато потупила взор:
— Прошу прощения, инспектор, ведь тут действовала прекрасно организованная система шантажа.
— Шантаж? — выкатил глаза Баллер.
— Да, — кивнула Афродита, — кстати, придумала, организовала и осуществляла эту систему моя дорогая тетушка. В этом ей активно помогали блаженной памяти Ганс фон Гиммельройт и присутствующий здесь виконт де Бассакур.
— С ума сойти! Ничего не понимаю! — Баллер был слегка оглушен. — Нет, тут надо хорошенько подумать. Шмидхен, принесите-ка пива!
Спящий обермейстер незамедлительно исчез. Афродита полезла в свою сумку и стала выкладывать на стол бумаги и снимки, что прихватила из сейфа виконта. Реакция Гельмута Баллера была разнообразной. При виде голой натуры он то ухмылялся, то строго косился на светловолосую стенографистку. Но затем у него зашевелились остатки волос вокруг лысины, затем покрылась изморозью сама лысина. Он сразу понял, каким кошмарным скандалом заряжены эти документы. Ведь речь идет о сливках общества. О сливках, герр оберинспектор. А кто вы? Может, вы имеете какое-то отношение к молочным продуктам, кавалер Ордена Рейнского Белого Кита? Нет, вы только то, чем заквашивают кефир. Не больше. А посему…
Пока Баллера бестемпературно лихорадило, Афродита следила за виконтом и его напарницей. Француз, узнав свои бесценные сокровища, стал чернее ночи. Мадам одарила дружка уничтожающим взглядом, на что тот лишь пожал плечами. Афродита могла представить себе, что творилось у них на душе. Понимала она и состояние Баллера, потому и сняла заранее с документов копии.
Влетел обермейстер Шмидхен, благоухающий пивом, и Гельмут Баллер мгновенно смел все фотографии и бумаги в ящик стола.
— Откуда у вас эти штуки? — выдохнул он, высосав сразу половину бутылки.
— Какая разница? — уклончиво сказала Афродита. — Ну, представьте, мне их продал виконт.
Виконт бешено подскочил на стуле:
— Это наглая ложь! Самая наглая клевета!
— Благодарю вас, — Афродита слегка поклонилась. — Я просто хотела выяснить, в самом ли деле вы проглотили язык. Оказывается, ничего подобного.
— Тебе бы следовало поберечь нервы, — презрительно посоветовала Арманда Хаферман, разглядывая виконта. — Они тебе еще пригодятся, — она кивнула в сторону Афродиты.
— Прекратить разговоры! — брызнул пивной пеной Баллер. — Я спросил вас, мадемуазель, как эти бумаги попали к вам?
— Это так важно, инспектор?
— Я бы не спрашивал.
— Ну ладно, — сказала Афродита. — Я их украла.
— Что?
— А как было иначе до них добраться? Поневоле пришлось утащить.
— Но это незаконно, — выпрямился инспектор. — Это преступление, предусмотренное…
— Все это я понимаю.
— Вам придется отвечать. Далеко бы мы зашли, если бы…
— Ну конечно, — перебила Афродита. — Об этом мы успеем еще поговорить. Уверяю вас, что украденные бумаги раскроют всю серию убийств и кое-что сверх того.
— И все-таки, — настаивал Баллер, умиротворенный, очевидно, пивом.
— Прошу принять мое официальное заявление относительно этой воровки, — проблеял вдруг де Бассакур.
— Я тронута, виконт, — сказала Афродита. — Поздравляю вас с признанием обвинения в шантаже.
— Идиот! — процедила мадам. Как видно, она с этим господином была накоротке.
— Это тоже записать? — спросила растерянно стенографистка.
— Не задавайте глупых вопросов, — окрысился вдруг Баллер, которого опять забестемпературило.
— И не забудьте насчет официального заявления виконта, что я украла у него документы! — добавила Афродита.
— К делу! — Баллер энергично постучал по столу. — Итак мадемуазель, вы утверждаете, что баронесса фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин была замешана в историю с шантажом? Правильно я вас понял?
— Нет, — сказала Афродита. — Вся история с шантажом была ее детищем. Вы это установите, когда ознакомитесь с документами. А кроме того, вам это подтвердят жертвы шантажа, ведь теперь их прошлые делишки станут всем известны. Им незачем будет щадить баронессу.
— Да-да, конечно, — согласился Баллер. — Если мы будем вести дело с э-э… нескромным рвением… э-э… но…
— Я так и думала, — усмехнулась Афродита.
— Не знаю, что вы думали, мадемуазель, — мягко продолжил Баллер. — Но не хочу задевать ваших родственных чувств, хотя бы в принципе. Шантаж — это чрезвычайно тяжкое преступление.
— Бога ради, смелее, инспектор. Мне нет дела до этой прожорливой стрекозы. А кроме того, она, кажется, мертва.
— Во всяком случае, мы будем весьма чутко вести расследование, — покивал сам себе Баллер. — Хотя бы потому, что главная деятельность баронессы не может не вызывать уважения.
— Ах да, конечно. Все эти Бурбоны, величества и светлости, словом, вся эта шайка да плюс западный дух и еще черт знает что. В общем, блистательное дерьмо!