Она подошла к своему пальто, которое все еще валялось на стуле, там, где она его бросила. Вынула из кармана револьвер, внимательно рассмотрела его и заперла в угловой шкаф. Положила ключ в карман и повесила пальто в передней.
Когда она снова вошла в комнату, у нее возникло странное ощущение, что мир, несмотря на вьюгу за окнами, стал беззвучным, только тиканье больших настенных часов нарушало мертвую тишину дома.
Лотта подбросила в камин несколько поленьев. Ярче вспыхнул огонь и затрещали дрова. Чтобы прогнать зловещую тишину, она подошла к проигрывателю и поставила на него пластинку.
Но даже любимые мелодии не могли избавить ее от беспокойства, которое заставляло напряженно прислушиваться к незнакомым звукам. Она почти ненавидела Фрэнсис за то, что та заразила ее своими подозрениями.
А ведь Фрэнсис еще не знала самого худшего. Она не знала, что золотой браслет был подброшен в комнату Петерсена, чтобы навлечь подозрение на нее, Лотту, а револьвер лежал здесь в угловом шкафу. Но кто бы мог с уверенностью сказать, что Фрэнсис не знала этого? С тем же успехом Фрэнсис сама могла прийти в Розенбринк, ей было легче всех пройти мимо собак.
Лотта быстро встала. Она решила подняться к кузине и прямо спросить, что ей известно о случившемся. Очень часто Фрэнсис знала гораздо больше, чем рассказывала.
Проигрыватель вдруг со скрипом остановился, и в наступившей тишине Лотта вдруг услышала, как хлопает дверь черного хода. Дул восточный ветер, а Фрэнсис, очевидно, забыла закрыть дверь на крюк. Лотта почувствовала, что ее охватывает ужас. Ей чудилось, что в каждом темном закоулке кто-то притаился и следит за каждым ее шагом.
Казалось, что дом, который только что был таким тихим, внезапно наполнился самыми странными, незнакомыми звуками. Может быть, это скрипят ступени или кто-то стучит в окно?
Лотта стремительно взлетела по лестнице и постучала в комнату Фрэнсис.
— Фрэнсис, проснись. Ты должна сойти вниз и закрыть черный ход. Ты оставила дверь открытой, я боюсь идти туда одна, — почти кричала она.
За дверью послышался издевательский смех.
— Вот как, спокойная Лотта начинает поддаваться панике? Если это тебя утешит, я сама на грани истерики. Этот дом наполнен самыми невероятными шорохами, к тому же я предполагаю, что убийца уже находится на пути сюда, если, конечно, это не ты, поэтому никакая сила не заставит меня выйти из комнаты до завтрашнего утра. Могу сообщить тебе, что я взяла в комнату Ролло для пущей безопасности.
Лотта снова побежала вниз. Она должна любой ценой закрыть дверь. Глухой звук хлопающей двери заставлял бешено стучать ее сердце. Она укусила себя за руку, чтобы не зареветь в голос. Наконец, она добралась до темного короткого коридора, который вел в прачечную.
Дверь была распахнута настежь, и снег намел перед ней сугробы Лотта схватилась за дверную ручку и выглянула в бушующую снежную стихию.
В нескольких шагах от нее с распростертыми руками стоял огромный снеговик, и не успела она закричать, как он начал медленно приближаться к ней.
6
Георг в сердцах громко выругался.
Он собирался выбежать на улицу, когда телефонный звонок вернул его обратно, и это во второй раз.
Сначала это был деловой разговор, от которого он никак не мог увильнуть, он болтал, не спуская глаз с часов, битых двадцать минут, хотя мысли его давно уже были с Лоттой.
Его большой «Мерседес» должен был доставить его загород гораздо раньше, чем Петер одолеет полпути на своем маленьком «Фольксвагене», поэтому Георг опять поднял трубку — на этот раз с весьма нелюбезным и грубым «алло».
— Алло, Георг, — это Ютта. Знаешь, наша машина, к несчастью, совершенно замерзла, мы бились четверть часа, чтобы ее отогреть, но у нас ничего не вышло, и Енс спрашивает, не можешь ли ты сделать крюк и прихватить нас. Не сердись, мы ведь должны помогать друг другу в этой ситуации.
Мелодичный задушевный голос Ютты просто не допускал отказа, и Георг против воли согласился, и теперь исчезла возможность первым поговорить с Лоттой.
Георг натянул свитер и спортивную куртку. Теперь, как и предлагала Ютта, он был похож на спортсмена, который выехал за город только для того, чтобы наслаждаться лыжами.
Георг затолкал в машину лыжи и чемодан с необходимыми вещами, и чтобы поддержать свою репутацию предусмотрительного холостяка, пошел на кухню и наполнил ящик консервами, бутылками шерри и красного вина, чтобы Лотте не пришлось беспокоиться о продуктах при таком нашествии гостей.
Енс, одетый в лыжный костюм и нагруженный чемоданами, ждал на лестнице. При первом гудке машины из дверей виллы вышла Ютта, более очаровательная, чем когда бы то ни было, в ослепительном белом лыжном костюме и куртке из меха оцелота. Серо-голубой мохеровый платок закрывал темные волосы. Друзья предусмотрительно подготовились к поездке в холодной машине.
Георг включил радио, но танцевальная музыка не развлекала, а скорее усиливала мрачное настроение. Ютта пыталась вторить мелодиям, чтобы немного развеселить своих спутников, но скоро и она предалась унынию, умолкла.
Почти час звуки радио и метели были единственными признаками жизни в машине. Наконец Ютта сказала:
— Хотела бы я знать, чего так испугалась Лотта и почему она сбежала. Интересно все-таки, что она видела в Розенбринке? Давайте, я поговорю с ней первая. Едва ли Лотта расскажет о своих заботах вам, если, конечно, они не настолько серьезны, что ей пришлось давным-давно рассказать о них полиции.
— Возможно, Лотта предпочтет рассказать обо всем полиции, — заявил Георг. — Лотта не глупа и едва ли станет скрывать обстоятельства, которые могут помочь раскрыть преступление, даже если при этом сама окажется в щекотливом положении.
Впрочем, признаться, я буду рад, если мы приедем раньше полиции. Может быть, Лотта видела что-то совсем не имеющее значения для дела, но что может нас скомпрометировать, если мы вовремя ее не предупредим. Я уверен, что Лотта никогда не станет подслушивать, но представьте, что она хотела войти в комнату, но была остановлена запальчивыми голосами, доносившимися из-за двери. Должен напомнить, что мы все наговорили много лишнего и едва ли будет приятно услышать это в зале суда. Зная ваши отношения с Петерсеном, я полагаю, что и вам не очень бы этого хотелось.
— Не впутывай нас в это дело, — робко прервал его Енс. — Насколько мне известно, между нами и Петерсеном не было произнесено необдуманных слов.
— О, нет, — Георг пытался скрыть свое раздражение оттого, что его положение было более шатким. — Однако я припоминаю жестокие и обидные замечания с обеих сторон. Даже наша маленькая Ютта в ярости кричала, что Петерсен — ростовщик, когда тот заявил, что ссудные проценты надо бы повысить. Давайте лучше признаемся, что влипли в эту историю и нам нужно держаться вместе. И, конечно, следует уговорить Лотту молчать, если она видела или слышала что-то компрометирующее кого-нибудь из нас.
— Не думаешь ли ты всерьез, что убийцей может оказаться один из нас, пятерых, — запальчиво начала Ютта.
— Я ничего не думаю и ничего не знаю. Мои уши не слышат, глаза не видят, уста безмолвствуют, — заявил Георг. — Ясно одно: если убийца среди нас пятерых (или даже шестерых, так как Лотта тоже там была), разумнее всего держать наши подозрения при себе, пока мы не сможем уличить преступника. Человек, совершивший одно ловкое убийство, страшась разоблачения, легко совершит и следующее, и об этом надо помнить.
— Звучит угрожающе, — начал Енс, но внезапно умолк и уставился в стекло, за которым снежные хлопья неузнаваемо преображали ландшафт.
Они немного помолчали, затем Ютта сказала:
— Не мог бы ты ехать побыстрее? Так мы никуда не доедем. Мы двигаемся со скоростью улитки, а бедная Лотта сейчас совсем одна в доме. Пусть Енс сядет за руль, если ты боишься ехать быстрее при гололеде.