— Я ничего этого не помню, — Георг сделал глоток и откинулся на спинку стула.
— Будущий адвокат суда первой инстанции дает ложные показания полиции, спасая свою возлюбленную. Забавно, но ужасно неоригинально, — пробормотала Фрэнсис.
— Ради бога, давайте поедим и пойдем спать, — сказала Ютта и отправилась на кухню.
Стол был накрыт в несколько минут, и за ужином они рассказали Лотте, как прошел злосчастный вечер в Розенбринке.
— Ты понимаешь, его легко могли убить, когда мы еще были там, — начал Петер, — и именно это и делает ситуацию такой невыносимой. Если мы не найдем убийцу немедленно, мы сами быстро превратимся в обвиняемых. И действительно, заподозрить нас легко. Насколько я понял со слов полиции, со всех слуг снимается подозрение, потому что они всей компанией поехали на ночной праздник в трактир.
Праздник начался в 10.30, и они отправились туда все вместе, как только подали нам вино. Посетители трактира могли дать им алиби почти до 4 часов утра, когда вся компания направилась домой.
— Когда утром нагрянула полиция, мне позвонил дворецкий и рассказал обо всем. И я позвонил вам, чтобы мы придерживались одной и той же версии: Петерсен был жив, когда мы уезжали из Розенбринка. Разумеется, его убил посторонний человек, проникший в дом. У Петерсена было много врагов, и наша задача выяснить, кто в тот вечер был в поместье кроме нас.
Резко выпрямившись, Фрэнсис пристально посмотрела на Петера.
— Ты сам не веришь истории, которую сочинил, — воскликнула она. — Я хотела подразнить Лотту, но шутка зашла слишком далеко. Я уже говорила Лотте, что закон есть закон. Тогда я смеялась, но сейчас не шучу. Я считаю, что версия, за которую вы уцепились — незнакомец, проникший в дом, — абсолютно несостоятельна. Я сама выдрессировала этих трех зверей — овчарок Петерсена, и знаю: ни один посторонний не смог бы пройти мимо них после наступления темноты. Лотта единственная могла бы миновать их, потому что помогала мне в дрессировке, и, конечно, еще я сама. Но я-то не убивала Петерсена.
8
Остаток утра прошел в обычной домашней суете. Ютта сменила лыжный костюм на черные бархатные брюки и черный полувер с высоким воротом, ловко завладела единственным нарядным передником Лотты и расхаживала по дому, как домовитая хозяйка в голливудских фильмах. Фрэнсис надела яркую рубашку, остальные облачились в более практичные серые халаты.
Стремясь уйти от своих мыслей, они единодушно решили, что каждый хорошенько уберет свою собственную комнату и по одной из комнат первого этажа. Лотта сказала, что в своей мастерской уберет сама, а на долю Георга досталась большая кухня.
Время шло. По всему дому разносилось веселое пение и свист. Никто из семи не был особенно привычен к домашней работе, однако они взялись за нее с усердием и энергией, будто речь шла о Нобелевской премии, и Лотта быстро поняла, что она сможет обойтись без генеральной уборки.
Лотта заглянула на второй этаж. Стулья стояли на столах. Ковры были скатаны в рулоны, а склонившаяся фигура в брюках свидетельствовала, что уборку производил старательный мужчина. На лестнице слышались веселые возгласы:
— Дай мне метлу.
— Кто взял мой совок?
— Нет, теперь моя очередь мыть пол.
Дело было в надежных руках, и Лотта отправилась наводить порядок в своей мастерской. Она уберет свою спальню и ванную, когда другие кончат хозяйничать наверху.
В мастерскую, свое святилище, Лотта не пускала никого. Она терпеть не могла, когда кто-нибудь рылся в ее работах или клянчил забракованные рисунки.
Лотта гордо оглядела светлое помещение. Пришлось провести титаническую работу, чтобы мастерская приняла теперешний вид. Только когда она сломала потолок верхнего этажа, помещение начало принимать нынешние очертания. Разумеется, требовалось много дров, чтобы обогреть комнату с таким высоким потолком, но зато освещение было прекрасным.
Лотта закрыла дверь на ключ. Она наслаждалась одиночеством и безопасностью, которую чувствовала здесь. В мастерской она даже не ощущала присутствия других, она была сама собой, одна со своими мыслями, со своими мечтами… и вновь вернувшимся к ней страхом.
Страх подкрался к ней именно здесь, где ей лучше всего. Она не могла отделаться от своих мыслей и не смела разобраться в них.
Что поняла Фрэнсис, внезапно покинув их за завтраком? Почему она побледнела, когда увидела перевернутое изображение в чайнике? Видимо, Фрэнсис каким-то образом о чем-то догадалась, но о чем?
Лотта вздохнула. Как все запутывается, когда изо всех сил пытаешься уйти от правды! Фрэнсис не относилась к тем, кто закрывает глаза на неприятную правду. Она беспощадно смотрела ей в лицо и поэтому приходила к ясному выводу быстрее других.
Не было никакого сомнения, что Фрэнсис считала, что убийца один из них, но не было сомнения и в том, что даже Фрэнсис потрясло это открытие.
Лотта присела на кончик стула, задумчиво покусывая ноготь.
Кто из них мог так сильно ненавидеть ее, что желал обвинить ее в убийстве? На этот вопрос не было ответа, но именно это они обсуждали, когда Фрэнсис увидела в медном чайнике перевернутое изображение и ее поразило неожиданное открытие.
Ненависти противоположна любовь. Но тут какая-то чепуха. Кто из-за любви будет обвинять другого в убийстве?
Нет, бесполезно пытаться понять, что подумала Фрэнсис. Лучше спросить ее с глазу на глаз.
Лотта лихорадочно принялась за уборку. Она не выбрасывала мусор из корзины для бумаг, торопясь выполнить заказ. Она закончила рисунки к сроку и отправила их еще до бурана. Теперь ей было немного стыдно за ужасный беспорядок в мастерской.
Содержимое корзины давно вышло из берегов, а паркетный пол усеивали забракованные наброски.
Лотта решительно затопила камин и сожгла содержимое корзины листок за листком. Туда же отправились валявшиеся на полу рисунки. Теперь оставалось натереть пол электрическим полотером.
В дверь постучали, и кто-то взялся за ручку.
— Кто там?
— Я принес тебе горячего кофе, — прошептал голос за дверью, и в комнату с победным видом вошел взъерошенный и перепачканный Георг.
Внезапно Лотта почувствовала, что никогда еще не любила его так сильно. Сейчас он не был похож на снисходительного выхоленного адвоката. Ее всегда бессознательно раздражало, что Георг был таким образцовым. Он великолепно выглядел, был прирожденным спортсменом и душой любого общества.
Конечно, и сейчас он был хорош, но в другом духе. Он казался далеко не таким самоуверенным и гораздо менее снисходительным. Он так трогательно гордился своей помощью! Глядя на его славное лицо с пятном на щеке, Лотта поняла, что сейчас не могла бы сказать ему «нет».
Георг осторожно поставил поднос на ее захламленный рабочий стол, наклонился и легко поцеловал ее в лоб, затем уселся в единственное удобное кресло.
— Я уже давно покончил и со своей комнатой и с кухней и хочу помочь тебе, — заявил он, — но, говоря честно, если ты заставишь меня работать вместо того, чтобы предложить чашку кофе в этом прибежище мира и покоя, я буду разочарован.
Он вытащил вторую кофейную чашку из кармана пиджака и искоса взглянул на Лотту. Она бросила уборку и уселась на высокий чертежный табурет с чашкой на коленях, чувствуя, что с Георгом она может быть в полной безопасности.
— Здесь ты не можешь мне помочь, пей уж свой кофе, и я тоже немного отдохну.
Георг подошел к двери и повернул ключ в замке. Он присел на край стола и нерешительно взглянул на Лотту. Она заметила, что он нервничает.
— Лотта, можешь сердиться и буйствовать, можешь бить меня ногами, вышвырнуть отсюда, но только обещай ответить мне честно. Мне важнее всего, чтобы ты сказала правду, и что бы ты ни сказала, я буду поддерживать и защищать тебя и поставлю на карту все, чтобы спасти тебя.