Лотта с ужасом посмотрела на закрытую дверь. В любой момент может войти убийца и покончить с ней тем или иным способом. Нужно запереть дверь до наступления ночи. Или еще лучше сейчас.
С огромным трудом Лотта спустила ноги с кровати. Страх придал ей силы подняться, но на большее она не была способна. Она лишь убедилась, что переоценила свои силы. Она успела только посмотреть на спасительный ключ, который нужно повернуть. Больше она ничего не чувствовала, предметы стали удаляться, и наступила тьма.
17
Пятеро гостей Лотты обедали на кухне за длинным столом. Еда была превосходной. Чтобы рассеять мрачное настроение, Ютта украсила стол горящими свечами, а Георг открыл две бутылки хорошего красного вина.
На первый взгляд все это напоминало приятную дружескую трапезу, но забыть о пустующем стуле Лотты было невозможно.
Гнетущее молчание нарушил Георг:
— Она чувствует себя лучше, — заявил он, — но не стоит больше утомлять ее сегодня вечером. Она выглядит недостаточно крепкой и едва ли столько выдержит, лучше будем навещать ее поодиночке.
— Мне кажется, она выглядит ужасно, — вставила Ютта. — Боюсь, она погаснет, как свечка, и я этого почти хочу: не могу себе представить, что Лотте придется закончить жизнь в тюрьме.
Петер с серьезным и расстроенным лицом сказал:
— Она показалась мне почти сумасшедшей. Подумать только, забыть о письме, которое сама же написала. Если бы я совершил неудачную попытку самоубийства, то прежде всего подумал бы, где мое прощальное письмо.
Бент, странно молчавший с того момента, как нашли Лотту, вмешался в разговор.
— Она не помнит о своем прощальном письме? Удивительно. Вообще в этом самоубийстве меня что-то поразило. Я думал об этом, когда мы принесли Лотту наверх, но, убейте меня, не могу вспомнить сейчас. Там было что-то никак не вязавшееся с самоубийством. Я только хотел сказать об этом, как мне велели делать искусственное дыхание. Потом я был так занят оживлением Лотты, что эта мысль от меня ускользнула, но, помнится, она была очень важной и совершенно сбивала с толку.
Он замолчал и погрузился в глубокие размышления.
— Уж лучше бы полиция приехала сейчас, — заявил Енс. — Пока Лотта в полубессознательном состоянии, она им не выложит никаких дурацких признаний, и мы сможем ее выгородить так, что они никогда ее не заподозрят. Гораздо хуже сидеть и ждать. Скорей бы все объяснения были позади. Будем держаться как можно ближе к правде, не рассказывая, конечно, об убийстве и самоубийстве, совершенных Лоттой, и мы дешево отделаемся.
Некоторое время они молчали.
— Мне кажется, Енс прав, — сказал Георг. — И для нас, и для Лотты будет лучше, если полиция явится сейчас, и мы сможем дать собственные показания. Пока Лотта без сознания, у нас стопроцентная гарантия, что она не вмешается в эту историю, но когда она придет в себя, ручаться нельзя ни за что. Она станет рваться совершить признание, и это будет для нее концом.
Петер встал и принялся вышагивать по кухне. Он остановился перед спущенными шторами и, приподняв их, посмотрел в окно.
— Метель прекратилась, и луна светит, не поехать ли мне в город? Полиции покажется подозрительным, что мы все собрались здесь и даже не сообщили об этом у себя в конторах.
— Думаю, нужно остаться здесь еще на одну ночь, — ответил Георг. — Сугробы еще очень большие, нам не удастся проехать, пока тракторы и плуги не проложат дорогу. Может быть, сегодня вечером исправят телефонную линию, тогда ты позвонишь своей секретарше и скажешь, где находишься.
Петер опустил штору:
— Ты прав, разумеется, но если мы сами не можем уехать, тогда нужно послать за врачом для Лотты.
— Я могу это сделать, — вмешался Бент. — Я видел у черного хода лыжи и при всех обстоятельствах собираюсь отправиться домой сегодня вечером. Если мой телефон работает, я позвоню врачу. Если телефон неисправен, сбегаю за врачом — это пять километров. Правда, он пожилой человек, но я знаю, что он может стоять на лыжах. Так или иначе я притащу его сюда.
— Ты собираешься отправиться сейчас? — спросил Петер.
— Надо бы, но я хочу еще подождать. У меня не проходит странное ощущение, что головоломка не сходится, — отозвался Бент. — Если я не решу ее сейчас, я, конечно, отправлюсь домой. Раз мы вернули Лотту к жизни, не так уж важно, когда приедет врач — часом раньше или часом позже.
— Надо помочь твоей памяти, — сказал Енс. — Я присутствовал однажды на докладе, и профессор утверждал, что всегда можно вспомнить ускользнувшее из памяти, если приложить усилие. Садись и думай, как одержимый, а мы будем играть в двадцать вопросов.
— Это произошло до или после того, как Лотта отравилась газом? — начала Ютта.
— Это то, что она говорила в течение дня? — продолжил Петер.
— Не связано ли это с убийством Петерсена?
— Это что-нибудь, что говорили мы?
— Имеет ли это событие отношение к нам?
— Связано ли это с подвалом, в котором мы ее нашли?
Бент поднял голову. Он был очень бледен.
— Может быть, я ошибаюсь. Господи, как бы я хотел ошибиться! Письмо подействовало на меня так убедительно, что я в тот момент ему поверил. Но в суматохе в подвале меня что-то поразило. Я думал изо всех сил. Я был в таком же состоянии, как бедняга Лотта, когда она никак не могла вспомнить, что случилось на лестнице. Она знала, что вспомнить чрезвычайно важно, и я знал, что в глубине моего мозга скрывается доказательство того, что вся наша головоломка не сходится.
Он сделал паузу:
— Лотта не хотела покончить с собой. Ее пытались убить. Потому что дверь в подвал была заперта снаружи.
Он колебался. В мертвой тишине слышно было равномерное тиканье часов.
Когда он заговорил, в его голосе прозвучали недоверие, страх и отвращение:
— И убийца — один из нас.
После ошеломляющего заявления Бента никто не посмел раскрыть рта.
Никто не смел протестовать, потому что все в глубине души знали, что он прав.
Они медленно вышли из-за стола, избегая смотреть друг на друга. Друзей, прежде таких сплоченных, охватило гнетущее чувство недоверия. Они не знали, куда смотреть и что говорить. Теперь они предоставили ведущую роль Бенту. Он сел перед камином, остальные расположились рядом.
Среди них был убийца, и в первую секунду он чуть не поддался панике. Все выношенные планы, казалось, рухнули, однако надежда еще оставалась. У Бента, очевидно, не было определенного подозрения, а он был тугодумом.
— Я знаю, что соображаю не так быстро, как вы, — сказал Бент, словно в ответ на мысли убийцы, — и поэтому прошу вас постараться вспомнить, что произошло в тот вечер, когда мы были у Петерсена. Мы должны воспроизвести события того вечера и тем самым логически установить, что произошло, что видела Лотта, и кто мог быть убийцей.
— Мы ведь все с ним ругались, — пробормотал Георг.
— Да, мы все с ним ругались, а он поднялся в свою комнату и разыграл обиженного, — вставил Енс.
— Он ушел в гневе и не возвратился обратно, потому что его убили, — прервал его Бент, — а теперь я хочу, чтобы каждый вспомнил, где он находился после ухода Петерсена. Сперва Георг!
— Честно признаюсь, что на какой-то момент выходил из комнаты, — сказал Георг. — Я уже говорил, что искал ершик для чистки трубки, но, убейте меня, не помню, который был час и как долго я отсутствовал. Я бродил, занимался всякими мелочами, разглядывал книги и трубки.
— Я тоже уходил на минуту, — заявил Енс. — Ты сам меня попросил найти шахматную доску, и я тоже не могу сказать, на какое время отлучался из комнаты.
— Я вышла в туалет подновить макияж и думаю, что отсутствовала несколько минут, — сказала Ютта. — К сожалению, я тоже не помню точного времени.
— Видимо, все это безнадежно, — сказал Бент. — Ведь я сам в какой-то момент отсутствовал. Я был в библиотеке и искал одну книгу по лесоводству, о которой говорил Петерсен. И это заняло определенное время. А ты, Петер?