— Париж.
— Улица?
— Рю де Лангустус, 23.
— Род занятий?
— Студентка.
— Что изучаете?
— Энтомологию.
— Так, насекомых. Прекрасно. Кто платит за обучение?
— К чему это?
— Мое дело. Отвечайте!
— Сама, конечно. Отец зарабатывает сущие пустяки. Едва хватает на себя да на Фогетту…
— Фогетта? Это еще кто?
— Собака папá, разумеется. Очаровательное создание.
— Ах, вон как. Ну, а каким же образом вы зарабатываете?
— О, наверняка не стриптизом, можете мне поверить.
— Оставьте свои шуточки, мадемуазель. В конце концов речь идет о двух убийствах.
— Извините, я чуть не забыла об этом.
— Я спрашиваю, как вы зарабатываете на учебу.
— Бог мой, то нянькой, то на такси, иногда гидом…
— Но на это не проживешь?!
— Конечно. Но ведь вы спрашиваете, на что я учусь, а не на что живу.
Баллер поморщился: «Ну, чертовка».
— Не пытайтесь хитрить, — зло сказал он. — Отвечайте мне, на какие средства живете, если, как вы сами говорите, случайных заработков хватает лишь на учебу. Ясно я выразился?
— Видите ли, ко всему прочему у меня безобразно большие уши, — нехотя проговорила Афродита. — Я не люблю распространяться на этот счет, но если вы настаиваете… Мы с вами, герр Баллер, в некотором роде коллеги.
Глаза оберинспектора несколько выпучились, а в тупом сонном взоре Шмидхена, закоченевшего в углу, возникли просветы.
— Что такое?! — вопросил Гельмут Баллер. — Коллеги? Как это понимать? Вы служите в полиции?
Афродита хихикнула:
— О, вы обо мне неважного мнения, инспектор. Просто, я время от времени помогаю в одном частном сыскном бюро. Два-три раза в неделю, как случится. Иногда полдня, иногда полночи. И на деньги, которые за это получаю, я и существую.
— Однако, вы на редкость разносторонняя натура, — сказал Баллер, но девица не обратила внимания на его сарказм. Она вдруг развеселилась. — О, бывает довольно забавно! — Извлекла голубой платок и, протирая очки, бесхитростно поглядела на Баллера. Но тот продолжал шагать под свой баварский марш.
— Как называется сыскное бюро? У него ведь есть название, не так ли?
— Безусловно, инспектор. Агентство «Тайна», Париж, бульвар святой Лауренсии. Между прочим, вполне почтенное заведение, вы можете легко навести справки. Если же вдруг, упаси бог, окажетесь в некой, гм, ситуации, наша «Тайна» к вашим услугам. Кстати, у нас отлично поставлено обслуживание иностранных клиентов.
— Было бы лучше, если бы вы подумали о собственной ситуации, — сухо сказал Баллер. — Вы, кажется, опять забыли об этом.
— К сожалению, вы слишком любезны…
— Какие же задания выполняли вы для агентства?
— В общем-то мелочи. Чаще всего бракоразводные делишки. Однажды, правда, я помогала раскрыть банду контрабандистов, но это чистая случайность. Так что, инспектор, с вашей работой это не сравнишь.
— Еще чего не хватало, — пробормотал себе под нос инспектор, но Афродита услышала.
— Один рубит гнилое дерево, другой собирает хворост. Разница очевидна, но суть одна…
Оберинспектор в душе согласился с этой мыслью, но вслух призвал:
— К делу, мадмуазель. Мы, конечно, проверим ваши показания, хотя они для нас не имеют особого значения… Впрочем, может быть, в Кельн вас послало агентство «Тайна»?
— Я уже говорила, что моя поездка была чисто личного порядка. — Девица опять спокойно мерцала своими очками.
— Верно. Но вы не упоминали о вашей деятельности в агентстве.
— Вы меня не спрашивали.
— Ну ладно, оставим это. Так что же там за личные мотивы?
— Я хотела повидать свою тетю…
— …которая живет здесь, в Кельне? Или, вернее, жила?
— Истинно так, инспектор.
— Судя по всему, ужасная смерть тети вас не сильно огорчила?
— Я ее почти не знала.
— И вдруг, ни с того, ни с сего захотели увидеть? Странно, не правда ли? Еще одна несущественная странность, — инспектор постарался вложить в свои слова как можно больше яда, — а именно, — через два часа после вашего появления в Кельне ваша тетя оказалась убитой. То есть застреленной. Рядом с ней лежал ее личный секретарь, тоже застреленный. Хладнокровно и безжалостно. И кого находит полиция, когда прибывает туда? Небезызвестную вам Афродиту Багарре, которая сидит в кресле и любуется на свои жертвы. Что вы на это скажете?
— Я вообще не умею стрелять. — Она сказала это так, словно было ясно: раз человек не умеет стрелять, то он и не стрелял.
Гельмут Баллер побагровел от ярости.