— Прекрасно, — сказала Афродита и быстро вытащила из кармана своего ненаглядного Августа. Тотчас обермейстера Шмидхена отнесло в сторону. Оцепенели полицейские у двери и в холле. Баллер отступил на три шага, и даже виконт де Бассакур, пребывавший до сих пор в остолбенелой безучастности, проявил некоторое оживление. Лишь мадам Хаферман не замечала, казалось, ничего.
— Мадемуазель, — слабо запротестовал Баллер, — прошу вас… вы же обещали…
— Больше мужества, инспектор, — Афродита еле сдерживала смех. — Я обещала, что Август ничего не натворит. По той простой причине, что он… не в силах этого сделать.
— Не понимаю, — откликнулся Баллер и отступил еще немного.
— Больше доверия, инспектор. Дружище Август совершенно безвреден. Он может обидеть разве только муху.
— Но… всем известно, что скорпионы чрезвычайно ядовиты.
— Это, конечно, так, но к Августу сие не относится. У него нет ни яда, ни жала. Ему нечем жалить, понимаете? Вот, глядите!
— Вы уверены? — спросил Баллер, делая робкий шаг к ней и останавливаясь. — А почему, собственно, я должен вам верить? Я лучше узнаю у экспертов. Значит, вы меня обманули там, в кабинете, когда говорили, что он нервничает и готов кусать.
— Бог мой, вы меня раздосадовали тогда, инспектор, — отвечала Афродита, водворяя Августа в карман. — Скорпионы действительно ядовиты. Но не все. Август относится к так называемым жгутиковым, или педипальпам. Они тоже хищники, боятся света, предпочитают укромные жилища. Но для людей совсем не опасны, потому что не имеют жала… Итак, вы все еще полагаете, что я вас обманываю?
— Выясним. Но если это очередная увертка…
— Соберите консилиум, поговорите, а меня пока что придется отпустить. Вы начинаете действовать мне на нервы…
— Ха, у нее есть нервы, — пробормотал Баллер, направляясь к дверям. Было слышно, как он ворчал. Педипап… чепуха… пальпеди… Чертовы пауки.
5
Лишь пятью часами позже Афродита вышла, наконец, на волю. В кармане у нее лежала справка об освобождении из камеры предварительного заключения кельнской полиции. На справке, судя по шуршанию, Август старался все устроиться поудобнее, что, видимо, было не таким уж простым делом.
Старший инспектор Гельмут Баллер никак не мог избавиться от ощущения, что француженка знает об убийстве на Штерненгассе больше, чем говорит. Но ощущение — не уверенность, тем более не доказательство. А взять всю эту карусель со скорпионом! Ведь ясно, что Афродита пыталась с какой-то целью выиграть время. Пришлось звать эксперта. Приглашенный доктор Виггехам полностью подтвердил ее пояснения. Он вдоволь натешился над страхами инспектора и его людей. Без малейших колебаний взял Августа голыми руками, назвал его очаровательным созданием, побеседовал с коллегой Багарре о новых открытиях в области паукообразных, пожелал ей успехов на избранном поприще, подписал, что было нужно, любезно раскланялся и удалился.
Между тем на улице Афродиту поджидал невысокий тощий господин лет 55, тот самый утешитель вдовы безвременно усопшего Хафермана. Преградив ей путь своей палкой, он вытянулся, щелкнул каблуками, приподнял шляпу и учтиво заговорил:
— Пардон, мадемуазель, прошу капельку внимания! В квартире вашей глубокоуважаемой и, к сожалению, так рано ушедшей от нас тетушки, баронессы фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин мне не удалось с вами поговорить. Поэтому я был вынужден встретить вас здесь, мадемуазель. Только что все мы, члены правления Европейского движения за монархию, проводили в последний путь нашу дорогую баронессу. Весьма сожалею, что особые обстоятельства помешали вам присутствовать при сем… Позвольте, уважаемая мадемуазель, выразить вам глубочайшее соболезнование в связи с постигшей вас тяжелой утратой. И позвольте просить вас быть сегодня нашей гостьей. Правление ЕДМ почтет за высокую честь ваше посещение скромной поминальной трапезы, которая имеет место быть сегодня в отеле «Четырех Гаймонов»…
«Хорош граммофон», — подумала Афродита и сказала:
— Я не уверена, месье, что мне это удастся. К тому же я не знаю вас…
— Пардон, мадемуазель! — высокомерно проблеял виконт де Бассакур. — Без ложной скромности заявляю вам, что был в числе наиприближенных многоуважаемой баронессы. Если угодно, я был ее другом…
— О, весьма польщена! — отвечала Афродита.
— Благодарю вас! Смеем ли мы надеяться, что вы принимаете наше приглашение?
Афродита старательно протирала платком очки, пытаясь сообразить, зачем она вдруг понадобилась, но вразумительного объяснения не нашлось.