За одной из дверей на третьем этаже играло радио. Кто-то просыпался под звуки песни Джима Моррисона "Зажги во мне огонь". Улыбка скривила его покрытые коростой губы. Зачем? Зачем он это делает? Может быть, все это зря? Что это? Ненависть, работа, расовая солидарность, обида, месть?
Раньше он не задавал себе таких вопросов. Его мучили боль, усталость, одиночество и сомнения. Он старался вспомнить, что его погнало сюда, но не мог из-за боли в голове. Он помнил десять тысяч долларов в морозилке. Что в них толку? За них не купишь ни последних восьми ступенек, ни пути по крыше, ни хотя бы одного глубокого вздоха.
Лучше всего он помнил людей, которые изувечили его. Они считали, что с ним покончено, и он, этот дерзкий нарушитель их хорошо организованной жизни, больше не вернется. Они использовали его окровавленное тело и как средство, и как цель. Он был заблудший мальчик, и то, что они с ним сделали, было их посланием. Вот оно. Вот почему он здесь. Он пришел сюда в час их торжества. Он пришел, потому что он Джон Шафт.
– Ты сможешь сюда влезть? – зашептал Вилли Джо.
Они добрались до железной лестницы, ведущей на крышу.
– Если я не смогу, то полечу. Иди за мной. Если я начну падать, подтолкни меня.
Шафт очень долго полз по лестнице. Двенадцать перекладин, каждая следующая давалась труднее, чем предыдущая, на каждой он останавливался и отдыхал. Люк на крышу он открыл головой, он не мог поднять руку с канистрой. Он выполз на рубероид и стоял там без сил на четвереньках.
– Эй, ты живой? – Вилли Джо коснулся его плеча.
– Дай передохнуть, – прохрипел Шафт. Он заставлял себя всасывать воздух маленькими глотками, балансируя между отчаянным желанием дышать и раздирающей грудь болью. Он едва смог поднять голову, чтобы оглядеться. Крыши везде одинаковы – в Гарлеме, Гринвич-Виллидж или в аду. С осени до весны, пока не настало время принимать солнечные ванны, жильцы валят на них всякий мусор.
– Поищи вокруг доски и палки. Подлиннее, – сказал Шафт.
– Зачем?
– Я не перепрыгну на соседнюю крышу. Нужно строить мост.
Вилли Джо отправился на поиски – большой коричневый бурундук, подбирающий орехи здесь и там и сносящий их в одну кучу. Доски валялись повсюду. Наверное, сторожа забили ими подвалы и потом стали таскать сюда. Когда Шафт попытался встать на ноги, его пистолет выпал из-за пояса и тяжело грохнулся о крышу.
– Не сейчас, детка, – сказал Шафт, надеясь, что под ним не спит какая-нибудь старая леди, которая больше всего на свете боится грабителей. Секунду он не двигался, взмахом руки призвав Вилли Джо замереть. Подобрав пистолет, он взял канистру и на цыпочках подошел к краю крыши. От соседнего дома на Томпсон-стрит его отделяло только восемь футов. Он не был уверен, что это тот дом. Нужно будет заглянуть с крыши во двор. К тому времени боевики Буфорда уже будут перед домом. Они знают номер.
Вилли Джо набрал кучу досок в десять – двенадцать футов длиной. Вместе (Шафт помогал как мог) они перекинули их по одной через переулок.
– Думаешь, они нас выдержат? – усомнился Вилли Джо.
– Что, у тебя есть другие? – вспылил Шафт и тут же пожалел об этом. Он не имел права оскорблять своего помощника. Строя мост, Вилли Джо свешивался через парапет так безропотно, как мойщик окон, висящий на краю вечности на страховочных ремнях. А ведь у Вилли Джо не было страховки.
Шафт взглянул на доски между домами, и во рту у него пересохло.
– Слушай, – зашептал он Вилли Джо, – я не могу идти. Я полезу на четвереньках. Если я сорвусь, сразу уходи отсюда. Одному тебе здесь нечего делать.
Вилли Джо кивнул.
Голова кружилась, все тело сводило болью, когда он, кренясь и дрожа, на четвереньках заполз на парапет. Доски лежали неплотно. Канистру с бензином он поставил на мост впереди себя, наклонился и схватил ручку зубами. Голову камнем потянуло вниз, но он смог продвинуться на несколько дюймов. Одно колено, второе, несколько дюймов за раз. Ему хотелось лечь на доски лицом вниз и лежать так, забыв обо всем. Сердце громыхало у него в ушах. Еще чуть-чуть – и голова взорвется. Дюйм за дюймом, останавливаться нельзя. Шум в ушах стал еще громче. Он вдруг понял, что это не его голова, а полицейские сирены – все копы города мчатся в Вашингтон-сквер. Капля удовольствия в океане боли разбудила смех. Смеяться нельзя, нельзя разжимать зубы. Надо спешить. Теперь остается мало времени.
Андероцци снял трубку на второй трели:
– Да?
– Это в Вашингтон-сквер, – сказал комиссар.
– А я думал, что это сирены воют.
– Там такая свалка, что силы быстрого реагирования не могут ничего поделать.
– Почему?
– Некого бить, кроме белых. На деревьях засели пятнадцать или двадцать черных, бросают в них бутылки и ругаются.
– А полиция что делает?
– Защищает этих черных мерзавцев тем, что дубасит белых по головам, пытаясь прорваться к деревьям.
– Прекрасно.
– Подожди.
Комиссар разговаривал по срочной связи. Андероцци использовал паузу, чтобы надеть пиджак, висевший на спинке стула. Сейчас придется выезжать. Интересно, сидит ли Шафт на дереве? Наверное, сидит.
– Все изменилось, – заорал комиссар.
– Как?
– Все черные из Гринвич-Виллидж стекаются в Вашингтон-сквер. Белые в ловушке между ними и полицией.
– А на деревьях кто?
– Когда об этом узнает мэр, будем мы. Я еду туда. Заберу тебя по дороге.
Шафт посмотрел вниз на Томпсон-стрит. Люди Буфорда стояли спереди и сзади третьего от них с Вилли Джо дома. Он двинулся к ним, быстро, как только мог, осторожно переступая через барьеры на стыке двух крыш и местами вздыбленный бетон. Когда они подошли к нужному дому, он забрал у Вилли Джо газеты. Сделав большой ком, туго обмотал его веревкой и спустил до темного окна на третьем этаже, где он повис, как газетная луна. Конец веревки Шафт положил на крышу и придавил кирпичами, валявшимися неподалеку. Затем настала очередь канистры с бензином.
– Вилли Джо, – позвал он, наблюдая, как бензин быстро бежит по веревке и мочит бумагу. – Я пойду вниз. – Пары бензина проникли в его смятые ноздри. Ему нравился этот запах.
– Я с тобой. Один ты никуда не дойдешь.
– Заткнись и слушай. Когда услышишь выстрелы, поджигай веревку. У тебя есть спички?
Вилли Джо похлопал себя по карманам и вытащил коробок спичек.
– Подожги веревку и беги отсюда. Той же дорогой. Если будут спрашивать, говори, что ты доставлял груз. Понятно?
– Понятно.
– Увидимся, Вилли Джо.
Шафт пинком отбросил крышку люка и заглянул вниз. Такая же лестница. Спускаться будет легче, да и канистра уже наполовину пуста. Яркий загорится фонарик. Стоя наполовину в люке, он оглянулся на Вилли Джо. Он хотел подмигнуть ему, но у него не вышло.
Спуск занял у Шафта около минуты. Даже здесь были слышны сирены. Бен Буфорд, продержись еще немного, думал он. Пусть десять черных еще спокойно поторчат у дома на Томпсон-стрит, пусть никто их не прогонит и ни о чем ни спросит.
С верхней площадки Шафт видел всю лестницу донизу. Открыв канистру, он вылил остатки бензина в пустоту. Жидкость побежала, покатилась, запрыгала по лестничным пролетам, наполняя здание тяжелым запахом беды, который не спутаешь ни с каким другим. Час назад они спустили его с этой лестницы, как мешок с пустыми бутылками. Теперь он сам швырнул вниз канистру и послушал, как она гремит по ступенькам и пустым эхом хлопается под лестницей. Он достал пистолет, нащупал в кармане запасную обойму.
– Пожар! – закричал он, насколько позволяло дыхание, и пальнул в крышу. – Горим!
Вокруг него поднялось облако пыли и штукатурки.
– Пожар! – Еще три выстрела в крышу. – Мы в ловушке! – Бах! Бах! Бах! Итого семь. В обойме оставался один патрон. Он бросил ее на пол и вставил новую.
Бах! Бах! Бах! Как здорово! Как Четвертое июля и Хэллоуин сразу! Забыв про боль, он сделал полный вдох и пронзительно завизжал: