— Ну и не приняли бы. Не такая уж трагедия.
— Да, но ведь я должен был что-то делать с ним! Что, по-вашему, я должен делать…
— Обращайтесь за советами не ко мне, а к юристам и невропатологам.
— К юристам?! Вы предполагаете, что это Том убил обоих?
— Не забегайте вперед, мистер Хиллман. Никакие обвинения Тому пока не предъявлены.
— Ну будут предъявлены! — с фаталистической убежденностью воскликнул Хиллман.
— Возможно, но давайте порассуждаем. Единственной уликой против него может служить нож, да и то, уликой сомнительной, если вдуматься. Он, конечно, не взял его с собой в «Забытую лагуну»?
— Не знаю. Я его не обыскивал.
— Готов поручиться, что это сделали в школе.
Хиллман тряхнул головой:
— Ну, хорошо, Арчер, вы правы — Том не взял с собой нож. Помню, позже, в тот же день я видел его дома.
— Где?
— У него в комнате, в одном из ящиков комода.
— И вы его не спрятали?
— А почему я должен был его прятать?
— Значит, любой, кто бывает у вас, мог взять его?
— Мог. Не исключая и Тома. Для него не составило бы никакого труда пробраться в дом после бегства из школы.
— То же самое относится и к Дику Леандро. Ему и не надо пробираться в дом, он бывает здесь очень часто и в любое время, не так ли?
— Может быть. Но это еще ничего не доказывает.
— Правильно. Однако, если сопоставить этот факт с вчерашним появлением Дика в «Барселоне», то невольно начинаешь думать о нем. А в общем, уравнение со многими неизвестными.
— Во всяком случае, Дик не относится к этим «неизвестным», — поспешно возразил Хиллман.
— Не слишком ли рьяно вы встаете на его защиту?
— Я люблю Дика. А почему бы и нет? Он, в сущности, член нашей семьи.
Кстати, он собирался заглянуть к нам сегодня вечером, хотел о чем-то посоветоваться. — Хиллман взглянул на часы. — Но теперь уже слишком поздно, двенадцатый час ночи.
— Попросите его приехать.
— Не сегодня. С меня хватит на сегодня. Да и выгляжу я неважно.
Хиллман искоса взглянул на меня, видимо, сообразив, что нечаянно обнажил свою подлинную натуру — натуру тщеславного человека, который даже в такие минуты озабочен тем, как он выглядит, натуру человека, постоянно живущего под маской.
— У нас не будет другого времени, — твердо заявил я. — Утром на пороге вашего дома могут появиться Бастиан, шериф и, возможно, прокурор. И вам не отделаться от них простыми отрицаниями относительно покупки ножа.
— Вы действительно считаете, что нож взял Дик?
— По-моему, против него возникают более серьезные подозрения, чем против Тома.
Хиллман тяжело поднялся и подошел к телефону на письменном столе.
— Только не говорите, зачем приглашаете его. Он может струсить и скрыться.
Хиллман набрал номер Леандро, немного подождал и, когда ему ответили, бодро заговорил в трубку:
— Дик? Ты сказал Элейн, что намерен заскочить к нам сегодня вечером.
Тебя ждать?… Знаю, что поздно… Ты не очень хорошо себя чувствуешь?
Жаль… А в чем дело?.. Жаль, жаль… А может, все же приедешь? Сегодня вернулся Том. Он захочет встретиться с тобой, да и я с удовольствием повидал бы тебя… Конечно, можно… Вот и хорошо. Буду ждать… — Хиллман положил трубку.
— Что с ним?
— Говорит, неважно себя чувствует.
— Болен?
— Депрессия. Но он сразу ободрился, когда я сказал, что Том вернулся.
Скоро придет.
— Вот и отлично. А пока я хочу побеседовать с Томом.
Хиллман подошел к столу и наклонился надо мной. В зеленоватом полумраке кабинета его лицо казалось расплывчатым, словно он смотрел сквозь толщу воды.
— Прежде чем вы начнете беседовать с Томом, я хочу сообщить вам кое-что.
Хиллман умолк. Тщетно прождав несколько секунд, я спросил:
— О Томе?
— О нас обоих. — Хиллман снова заколебался, не сводя с меня пристального взгляда. — Да нет, пожалуй, я сегодня и так был слишком откровенен.
— Но не исключено, что другой такой возможности вам не представится, а быть до конца откровенным вам все равно придется, иного выхода у вас не окажется.
— Вот тут вы не правы. Кроме меня никто этого не знает.
— Чего «этого»? Вы имеете в виду себя и Тома?
— Вот именно, и давайте прекратим разговор.
Однако я видел, что Хиллман испытывает непреодолимую потребность поделиться своим секретом. Он топтался около стола, не решая начать, и я вдруг вспомнил, с каким чувством он говорил о своей любви к Тому.
— Том ваш настоящий сын?
— Да, моя плоть и кровь, — без колебаний подтвердил Хиллман.
— И вы единственный, кому это известно?
— Ну, Кэрол, конечно знала, а позже проговорилась Майку. Она пришла ко мне после ареста мужа за кражу казенного фотоаппарата и просила что-нибудь сделать для него. Я обещал, и она, будучи интересной девушкой, отблагодарила меня… Она подарила мне только одну ночь.
— И тем не менее вы утверждаете, что являетесь отцом ее ребенка?
— Утверждаю, Том родился спустя ровно девять месяцев, двенадцатого декабря.
— Это ничего не доказывает. Его отцом мог быть и Майк Гарли и кто-нибудь другой.
— Нет и нет. До встречи со мной Кэрол не знала мужчин. В силу какого-то физического недостатка Майк не мог иметь дел с женщинами. Когда появился Том, я выразил желание усыновить его, и Майк согласился в обмен на мое предложение добиться для него не слишком сурового наказания за дезертирство.
— Иными словами, помогли ему избавиться от тюрьмы?
— Да. Как командиру корабля это не представило для меня особой трудности.
— Мистер Хиллман, но зачем вам потребовалось усыновлять Тома? Почему вы сразу не взяли сына к себе и не объявили, что это ваш родной сын?
— Вы забываете, что я уже был женат на Элейн, а она не простила бы мне измены, она же фанатичная пуританка.
— С большими деньгами…
— Не отрицаю, что я нуждался в ее средствах, чтобы начать собственное дело. Когда мы усыновили Тома, я сказал Элейн, что, по заключению доктора Вейнтрауба, у меня никогда не будет детей. Я опасался, как бы она не узнала, что я отец ребенка.
— Может, вы и в самом деле не можете иметь детей?
— Опять… А Том? Если уж на то пошло, бесплоден не я — бесплодна Элейн.
Глава XXVII
Мы прошли в гостиную. Хотя Том уже вернулся, казалось, что в доме все еще царит атмосфера ожидания. Элейн сидела на том же месте, на софе, и что-то вязала.
— Где Том? — обратился к ней Хиллман. — Все еще наверху?
— Я слышала, как он спускался по черной лестнице. Наверно, миссис Перес кормит его на кухне. Он, кажется, предпочитает кухню гостиной, чему не следует удивляться, если вспомнить о его происхождении.
— Может, не будем больше возвращаться к этой теме, а?
С этими словами Хиллман подошел к бару и сделал себе очень крепкий коктейль. Он не забыл предложить и мне, но я отказался.
— Зачем приходил полицейский? — поинтересовалась Элейн.
— Чтобы задать несколько глупых вопросов, в которые я не желаю вникать.
— Уже двадцать пять лет я слышу одно и то же. Ты не желаешь ни во что вникать, чтобы не нарушать свой покой. Пусть неспокойно на сердце, пусть разлагается все вокруг…
— Хоть бы сегодня обойдись без мелодрам!
— Это не мелодрама — трагедия! У нас в доме трагедия, а ты не желаешь… вникать.
— Знаю, знаю! — спокойно согласился Хиллман, но я видел, что он готов вот-вот швырнуть бокал ей в лицо. — Я невежда-инженер, я никогда не изучал философию…
— Ну, с невежеством я еще могу мириться, — ответила Элейн, продолжая щелкать спицами, — но вот на твои увертки у меня уже не хватает терпения.
Хиллман отпил глоток и неловко взмахнул свободной рукой:
— Боже мой, Элейн! Ну когда ты перестанешь меня пилить?! Сейчас не время и не место для ссор.
— У тебя всегда нет ни времени, ни места для чего-нибудь серьезного. Ты никогда не пытался бороться с трудностями.