— А если они только и ждут, чтобы вы вышли из комнаты? — спросила Эмили.
— Надо рисковать, — ответил Питер. — Но полагаю, что они все еще следят за лесом с крыши.
Эмили взглянула на Тьюзди и встала.
— Я вас прикрою. Тридцать лет я стреляю с Тьюзди по консервным банкам. Думаю, мальчикам не поздоровится, если я увижу их отвратительные рожи.
Питер протянул ружье Эмили, а дробовик оставил себе.
— Не стреляйте абы как, — предупредил он. — У нас только восемь патронов, и едва ли нам удастся пополнить запасы.
— Мне не нужно больше одного выстрела на каждого из них, — спокойно ответила Эмили. — Поверьте мне, Питер, если они полезут в кухню, рука у меня не дрогнет.
У Питера заныло под ложечкой. Если он ошибся, и Крамер с Телицки затаились у одного из окон, они тут же прикончат его.
— Справа от плиты, в первом шкафу бутылка бренди, — прервала молчание Эмили. — Тьюзди оно понадобится, когда он очнется.
— У меня будет для этого целый день или ни секунды, — нервно ответил Питер, глубоко вдохнул и крутанул колеса.
Кресло выкатилось на кухню. Ему пришлось маневрировать между тел, чтобы подъехать к окнам. Питер глянул на дверь, ведущую в отель. В дюжине мест толстый дуб расщепили выстрелы Тьюзди. Запереть ее изнутри не представлялось возможным.
Казалось, прошла вечность, прежде чем он задвинул шторы на всех четырех окнах. Чтобы дотянуться до шнура, он слезал с кресла и вставал на здоровую ногу. Краем глаза он заметил, что Эмили застыла в дверном проеме с ружьем у плеча.
Покончив с окнами, Питер покатил к гаражной двери. Запер ее на замок и на засов и направился к шкафу, о котором говорила Эмили. Достал из него непочатую бутылку бренди. Двадцать пять футов от плиты до задней комнаты превратились в мили. Ехал он спиной к незапертой двери и зашторенным окнам, не спуская глаз с Эмили. Любое ее движение означало бы, что мгновением позже сзади прогремят выстрелы.
Когда Питер вкатился в комнату, он дышал, как бегун, закончивший трудную дистанцию. Протянул Эмили бутылку бренди. По телу струился пот.
— Нельзя ли попасть сюда как-то еще? — спросил он Эмили. — По какой-нибудь лестнице, о которой я не знаю?
— Только через кухонный лифт. Полагаю, в него может втиснуться человек. Мы редко им пользовались, только в тех случаях, когда Тьюзди привозил из города что-то очень тяжелое. Привод у него ручной и при движении он ужасно скрипит. Так что они не застанут нас врасплох, если решат спуститься на нем.
— Значит, будем сидеть и ждать, — подвел черту Питер.
Линда пересекла комнату и встала рядом с креслом-каталкой.
— Вы не сомневаетесь, что эти двое остались в отеле?
— Нет.
По ее телу пробежала дрожь, словно от порыва холодного ветра.
— Я все думаю, что бы произошло, если б вы не вернулись.
— Из моего путешествия на кухню? — он взглянул на Эмили, вновь склонившуюся над Тьюзди. — Мне кажется, что Эмили действительно отлично стреляет.
Питер не отрывал глаз от большой дубовой двери. Сдвинься она на четверть дюйма — и столкновение неизбежно. Неустойчивое равновесие могло затянуться надолго, до тех пор, пока горячее августовское солнце не скроется за западным склоном горы. А уж с наступлением темноты Крамер почти наверняка начнет действовать.
Питер попытался представить, о чем думает сейчас Крамер. Должно быть, он находится под впечатлением случившегося на кухне. Гибель Дьюка и Мартина, конечно, не вызвала в нем никаких эмоций. Разве что он пожалел, что баланс сил изменился не в его пользу. Он мог даже расценить их смерть, как явление положительное. Вдвоем уйти легче, чем вчетвером. Холодный аналитический ум Крамера не опустился бы до мести. Телицки — совсем другое дело. А Крамера заботило лишь собственное спасение.
Теперь-то у него не осталось сомнений, что выстрелы в кухне никто не услышал. Следовательно, если Питер и остальные останутся там, они не смогут привлечь к себе внимания. Знал Крамер и о том, что у них мало патронов. То есть в окна пленники стрелять не будут, чтобы не остаться беззащитными. Получается, что Крамер должен позаботиться о том, чтобы не выпустить их из подвала. Тьюзди он подстрелил. Рана тяжелая и, если старик не умер, едва ли он сможет ходить. Эмили никогда не покинет его. Наверное, Крамер с пренебрежением подумал о том, что и Питер с Линдой не бросят старика.
Ясно представил Питер и решение, к которому должен прийти Крамер. Пленники не должны звать на помощь, а лучше всего, если они замолчат навсегда. Он и Телицки не могли покинуть отель, зная, что после их ухода Питер и остальные поднимут тревогу. Телицки убил бы их из ненависти, Крамер — потому, что их смерть гарантировала бы его собственную безопасность.
Он перестал контролировать ситуацию. Час назад, до того как пленники завладели оружием, он мог войти в комнату и хладнокровно перестрелять их всех. Теперь же пленники могли сопротивляться. Пусть не нападать, но защищаться они будут упорно. С наступлением темноты он мог воспользоваться окнами. Днем он едва ли рискнул бы выйти из отеля. Ночью ему ничего не грозило. Но он понимал, что Питер и женщины не будут зажигать свечи, чтобы не выдать своего местонахождения. Не мог он захватить Линду или Эмили, чтобы, используя их как заложниц, выторговать выгодные условия.
Итак, не без удовольствия отметил Питер, Крамеру есть о чем подумать.
Его так увлекли проблемы Крамера, что он не заметил, как Линда уселась на пол у кресла и прислонилась к нему, словно ощущение близости с собратом по несчастью придавало сил. Питер опустил руку на плечо Линды. Та посмотрела на него и улыбнулась.
— Вы были где-то далеко?
— Пытался проникнуть в голову Крамера.
Она не хотела, чтобы он убирал свою руку.
— А со мной что-то не так. Ни о чем не могу думать, только о себе. Вам не кажется, что где-то существует злой рок, заставляющий нас платить за совершенные глупости?
— Нет.
— Я подумала об этом, когда приходили мистер Томас и Эрни Саутворт. Томас еще удивлялся, почему такое выпадает на долю хороших людей? Но если бы кто-то решил наказать меня за мои грехи, то не мог бы додуматься до лучшего способа, чем послать Джорджи, чтобы тот притащил меня сюда и надругался надо мной.
— О чем вы говорите? Какие грехи?
— Я всегда была такой порядочной, такой выдержанной. Жила по правилам.
— Это плохо? — спросил Питер.
— Думаю, что да.
Питер убрал руку, и она вскинула глаза.
— Пожалуйста, если вы не возражаете. Я чувствую себя не такой одинокой, когда вы прикасаетесь ко мне.
Питер широко улыбнулся.
— С удовольствием, — от плеча Линды шло приятное тепло. — Расскажите мне о ваших грехах.
— Я была помолвлена. С Фредом Уиллоби.
— Это не преступление.
— Фред был отличным парнем, из хорошей семьи. Мы выросли вместе, вместе ходили и в обычную, и в воскресную школы. Он пригласил меня на мой первый танец. Потом я поступила в Смит, а он в — в Амхерст [2]. Нас разделяло лишь несколько миль, и мы виделись каждый уик-энд, а иногда и на неделе. Все думали, что мы поженимся, и мы сами принимали это как должное. В наших… в наших отношениях не было страсти, Питер, ее заменяли тепло души, доброта… и благополучие.
— Я часто думал о слове «благополучие», — заметил Питер. — Может ли употребить его по отношению к себе калека, оставшись в живых после катастрофы? Но, сидя здесь, понимаешь, как хороша жизнь.
— В те дни я над этим не задумывалась, — продолжала Линда. — Нам с Фредом нравились одни и те же книги, спектакли, мы могли делиться самыми сокровенными мыслями. Мне нравилось танцевать с ним. В кино мы держались за руки. Он целовал меня на прощание и при встрече после короткой разлуки. Мы часто говорили о поведении наших приятелей: об объятиях, сексе, связанных с этим тревогах. Моя соседка по общежитию в колледже забеременела на первом курсе. Это был ад, который я пережила вместе с ней. Таблетки не помогали, свадьба явилась бы публичным признанием позора, внезапно она поняла, что не любит парня, ставшего виновником всех бед, и с все нарастающим страхом ждала она дня визита к этому ужасному доктору в Бруклине. У нас с Фредом такого быть не могло. Мы откровенно говорили об этом. Мы не собирались создавать себе трудностей, чтобы потом их преодолевать, — Линда горько рассмеялась. — Нам было легко, потому что никто из нас еще не проснулся.