— Что такое?! — воскликнул он. — Кто-то снял фотографию Дика!
— Ее снял я. Нужно было показать кое-кому.
Я вынул снимок из кармана. Хиллман почти выхватил его у меня.
— Вы не имели права! И вообще, что вы хотите сделать с Диком?
— Добиться правды. О нем.
— Правды? Какой? Славный молодой человек, и только.
— Надеюсь.
— Давайте считать, что вы успешно выполнили все, для чего я вас нанимал. Не хочу показаться неблагодарным и хорошо заплачу вам. Но я не поручал вам расследовать эти убийства.
— Иными словами, если я все-таки не брошу расследование, вы ничего мне не заплатите?
— Разве я так сказал?
— Этого и не требовалось говорить.
Хиллман оперся на стол обеими руками и с мрачным выражением на лице наклонился ко мне:
— Где вы научились подобным тоном разговаривать со старшими?
— «Старшие» — это кто? Люди с толстым кошельком?
— Предположим.
— Хорошо, я скажу то, что вам давно бы пора услышать. Вы откровенно попираете все и всякие законы, но учтите: рано или поздно это может кончиться для вас плохо.
Хиллман иронически сощурился:
— Да? А ведь я могу купить и вас и Бастиана.
— Если только мы продаемся.
Хиллман подскочил ко мне со сжатыми кулаками, но я продолжал спокойно сидеть. Он отошел, потом снова вернулся.
— Вы считаете, что убийство совершил я?
— Мне не положено заниматься догадками. Однако нож у Боткина купили вы.
— Откуда такая уверенность?
— Я разговаривал с ним.
— Между тем я плачу вам вовсе не за то, чтобы вы собирали улики против меня.
— Да забудьте вы хоть на время о деньгах! — устало попросил я. — Давайте поговорим просто, как два обыкновенных человека, оказавшихся в трудном положении.
Хиллман несколько мгновений размышлял, потом нехотя ответил:
— Ну, ваше-то положение нельзя и сравнивать с моим.
— Вот и рассказывайте, если, конечно, убийства совершили не вы, в противном случае вам следует говорить со своим адвокатом, и только с ним.
— Никого я не убивал. — Хиллман уселся напротив меня, положил руки на стол и слегка наклонился в мою сторону. — Да, нож купил я, но признаваться в этом не намерен. Придется заставить Боткина изменить свои показания.
— Как?
— Его магазин не приносит дохода. Уж я-то знаю, такой же магазин в свое время держал мой отец в южной части Бостона. Я дам Боткину достаточную сумму, чтобы он мог бежать в Мексику.
Я не раз сталкивался с подобными фактами, но даже меня поразил холодный цинизм, с каким Хиллман делился своим замыслом.
— Советую выбросить из головы эту мысль, мистер Хиллман. Вы по-прежнему хотите противопоставить себя закону, а я уже говорил, что это приведет вас к гибели.
— Я уже погиб, — с неожиданным спокойствием ответил Хиллман.
— Что вы сделали с ножом? Отдали Дику Леандро?
— Нет.
— Тому?
— Не только отдал, — глухим голосом подтвердил Хиллман, — но в разговоре с Боткиным упомянул, что покупаю нож для подарка Тому. Бастиан, наверно, и об этом пронюхал, только помалкивает до поры до времени.
— Вполне возможно. Однако мы не можем утверждать, что Том убил родителей. У него не было никаких оснований убивать свою мать.
— А Тому и не нужно никаких оснований. Вы просто его не знаете.
— Вы уже не первый раз делаете какие-то странные намеки, но не хотите рассказать подробнее.
— Подробности не слишком приятные.
— Вот и сегодня вы упоминали о какой-то попытке убийства.
— Это вырвалось у меня случайно.
— Кто кого хотел убить и почему?
— Том грозил Элейн заряженным револьвером, и вовсе не в шутку.
— Это то, что произошло в воскресенье утром и о чем вы все время умалчивали?
Хиллман кивнул.
— Я вошел в комнату Тома и увидел, что он держит револьвер у виска Элейн, а она стоит на коленях и умоляет о пощаде. Именно умоляет.
— Он объяснил что-нибудь?
— Ничего. Просто отдал револьвер, и все.
— А жена?
— Жена говорила, что Том пригрозил убить ее, если она не оставит его в покое. Она зашла к нему предложить поесть, и у него, как обычно, немедленно начался припадок молчаливой ярости.
— Вы обращались к невропатологу?
— Нет. Есть вещи, которые не следует выносить из семьи.