— Да?
— Да, — сухо повторил судья.
— Так что вас интересует?
Судья Маркхэм нахмурился.
Не знаю, стоит ли мне обращать на это внимание, но меня интересует, какова истинная цель вашей просьбы, касающаяся разрешения беспрепятственно закончить допрос?
Мейсон пожал плечами и промолчал.
— Или вы очень удачливы или чрезмерно проницательны.
Адвокат уклонился от прямого ответа.
— Я всегда полагал, что судебный процесс напоминает айсберг. Лишь его малая часть находится на поверхности, а все остальное скрыто от глаз.
Судья встал.
— Хорошо, адвокат. Как бы там ни было, вы имеете право продолжить допрос.
Пройдя в зал, он занял свое место и стукнул молотком по столу. Шум постепенно стих.
— Адвокат Мейсон, можете задавать вопросы. Клод Драмм вскочил на ноги.
— Ваша честь, произошло ошеломляющее и совершенно неожиданное событие. В силу обстоятельств я не могу упоминать о его сути перед присяжными. Я считаю, что сейчас мое присутствие, как представителя окружного прокурора, занимающегося этим делом, крайне необходимо в другом месте, и прошу объявить перерыв до завтрашнего утра.
Судья Маркхэм взглянул на Мейсона.
— У вас есть возражения, адвокат?
— Да, — Мейсон тоже встал. — Зашита вправе требовать, чтобы допрос свидетельницы был проведен до закрытия сегодняшнего заседания. Я говорил об этом перед тем, как начинать допрос, и достиг полного взаимопонимания с прокурором.
— Совершенно верно, — согласился Маркхэм. — Просьба об отсрочке разбирательства судебного дела отклоняется.
— Но разве ваша честь не понимает… — вскричал Драмм.
— Просьба отклоняется, — резко повторил судья. — Задавайте вопросы, мистер Мейсон.
Под долгим взглядом адвоката Телма Бентон побелела, как полотно.
— Как я понял из ваших слов, — начал Мейсон, — утром семнадцатого октября Паола Картрайт уехала из дома на Милпас Драйв на такси?
— Да.
— Вы видели, как она уезжала?
— Да, — прошептала свидетельница.
— Насколько я понял, — возвысил голос Мейсон, — утром семнадцатого октября вы видели Паолу Картрайт живой?
Свидетельница прикусила губу.
— Не могу сказать, что видела ее лично, — наконец ответила она. — Я слышала шаги на лестнице, ведущей в ее комнату, видела такси, стоящее у дома, и женщину, которая села в кабину. Потом такси уехало. Я решила, что эта женщина — Паола Картрайт.
— То есть вы ее не видели?
— Я ее не видела.
— Далее, вы признаете, что записка написана Паолой Картрайт?
— Да, сэр.
Мейсон взял со стола фотокопию телеграммы, отправленной из Мидвика.
— Вы согласны с тем, что телеграмма, фотокопию которой вы видите, так же написана рукой Паолы Картрайт?
Свидетельница смотрела на фотокопию и молчала.
— Эти два документа написаны одним почерком, не так ли? — настаивал Мейсон.
— Да, — едва слышно ответила Телма Бентон. — Кажется, они написаны одной рукой.
— Кажется? Вы без малейшего колебания признали, что записку писала Паола Картрайт. А как насчет телеграммы? Она тоже написана рукой миссис Картрайт?
— Да, — выдохнула свидетельница. — Ее написала Паола Картрайт.
— Значит, семнадцатого октября Паола Картрайт послала эту телеграмму из Мидвика?
— Полагаю, что да.
Судья Маркхэм постучал по столу.
— Миссис Бентон, прошу вас говорить громче, чтобы присяжные могли вас слышать.
Она подняла голову, взглянула на судью и покачнулась. Клод Драмм вскочил на ноги.
— Ваша честь, совершенно очевидно, что свидетельнице нехорошо. Я снова прошу вас прервать заседание, хотя бы ради ее здоровья.
Судья Маркхэм покачал головой.
— Я считаю, что допрос следует продолжить.
— Если судебное разбирательство будет прервано до завтра, — воскликнул Драмм, — прокуратура, возможно, прекратит дело.
Перри Мейсон повернулся к прокурору.
— Именно этого я и хочу избежать, — прогремел он. — Вы обвинили миссис Форбс в совершении преступления и она вправе рассчитывать на то, что жюри присяжных оправдает ее. Прекращение дела оставит пятно на ее честном имени.
— Просьба обвинения отклоняется, — сухо заключил судья Маркхэм. — Задавайте вопросы, адвокат.
— Будьте добры объяснить, как Паола Картрайт могла оставить записку и отправить телеграмму семнадцатого октября, если, как вам хорошо известно, ее убили в ночь на шестнадцатое?
— Я протестую, — воскликнул Драмм.
Прежде чем вынести решение, судья Маркхэм несколько секунд вглядывался в побледневшее лицо свидетельницы.
— Протест принимается.
Мейсон положил перед свидетельницей записку, оставленную миссис Картрайт.
— Разве не вы писали эту записку?
— Нет!
— Разве это не ваш почерк?
— Вы и сами знаете, что я пишу совсем иначе.
— Семнадцатого октября ваша правая рука была забинтована, не так ли?
— Да.
— Вас укусила овчарка?
— Да. Принца отравили и он случайно укусил меня, когда я пыталась дать ему рвотное.
— Повязка оставалась у вас на руке и в последующие дни?
— Да.
— И вы не могли держать перо в этой руке?
— Да.
— Вы были в Мидвике семнадцатого октября? — рявкнул Мейсон и, не дожидаясь ответа, добавил. — Разве вы не заказывали самолет, чтобы слетать в Мидвик и обратно семнадцатого октября этого года?
— Да, — после долгой паузы ответила свидетельница. — Я подумала, что смогу найти там миссис Картрайт.
— А прибыв туда, вы отправили телеграмму Форбсу?
— Нет, я уже говорила, что не отправляла той телеграммы.
— Очень хорошо. Давайте вернемся к вашей перевязанной руке. Вы не могли держать в ней перо семнадцатого октября, не так ли?
— Да.
— И восемнадцатого октября тоже?
— Да.
— И девятнадцатого?
— Да.
— А разве в эти дни вы не продолжали вести дневник? — как бы невзначай спросил Мейсон.
— Да, — машинально ответила Телма Бентон и тут же поправилась. — Нет.
— Так — да или нет?
— Нет.
Мейсон вытащил из кармана лист бумаги. — Разве этот лист, датированный восемнадцатым октября, вырван не из вашего дневника?
Свидетельница молчала.
— Вы же одинаково владеете обеими руками. Поэтому вы и могли вести дневник в эти дни, делая записи левой рукой. И, если мы сравним вырванный из дневника лист, записку, оставленную миссис Картрайт, и фотокопию телеграммы, отправленной из Мидвика, то окажется, что все документы написаны одной и той же рукой.
Свидетельница отчаянно вскрикнула и упала без чувств.
Поднялся невообразимый шум. Судья Маркхэм стучал молотком по столу. Судебные приставы бросились к Телме Бентон. Клод Драмм что-то кричал. Мейсон отошел к столику и сел, спокойно наблюдая за происходящим.
Наконец, с большим трудом, судья Маркхэм восстановил порядок.
— Ваша честь, — воскликнул Драмм, — во имя человечности я требую прервать разбирательство судебного дела, с тем чтобы свидетельница могла прийти в себя. Вы видите сами, что ее физические и духовные силы на исходе.
Судья Маркхэм перевел взгляд на Мейсона.
— Обвинение хочет прервать заседание только по этой причине? — спросил тот.
— Разумеется, — ответил Драмм.
— Учитывая, что суд откладывается лишь до завтрашнего дня, могу я узнать, собирается ли обвинение представить каких-нибудь свидетелей или это его последний свидетель?
— Это мой последний свидетель.
— Я полагаю, адвокат, — вмешался судья Маркхэм, — что просьба прокурора вполне уместна. Перри Мейсон вежливо улыбнулся.
— Ваша честь, я считаю, что прерывать суд нет необходимости. Принимая во внимание состояние свидетельницы и мое желание завершить процесс, я с удовольствием сообщаю о том, что закончил допрос.
— Вы закончили? — изумленно переспросил Драмм.
— Да, — кивнула Мейсон.