— Не знаю. Если он отдаст их мне, прекрасно. Но я не думаю, что попытаюсь отнять их у него силой.
Триппет оглядел письменный стол.
— Где мы храним наши бланки?
— В нижнем левом ящике.
Он достал чистый бланк, вынул из кармана перьевую ручку и начал писать.
— В Сингапуре вы никого не знаете, не так ли?
— Только Анджело Сачетти.
— Я дам вам рекомендательное письмо к Сэмми Лиму. Очень милый человек. Мы вместе учились в школе.
— Первый раз слышу о нем.
— Возможно. — Триппет продолжал писать, — Его дедушка вместе с моим основали одну из первых китайско-британских экспортно-импортных компаний в Сингапуре. «Триппет и Лим, лимитед». Тогда это произвело фурор. Полное имя Сэмми Лима — Лим Панг Сэм. Теперь он исполнительный директор, и ему принадлежит основной пакет акций, хотя часть их осталась и у меня. Мы не виделись уже много лет, но переписываемся регулярно.
Триппет лихо расписался, спросил, есть ли у меня промокательная бумага, на что я ответил отрицательно, потому что не пользовался ею, так же как и перьевыми ручками. Триппет ответил на это, что терпеть не может шариковых, а я заявил, что он — враг прогресса. Пока мы препирались, чернила высохли, и он протянул мне письмо. Четким, разборчивым почерком он написал следующее:
«Дорогой Сэмми!
Письмо передаст тебе Эдвард Которн, мой добрый друг и деловой партнер. Он в Сингапуре по весьма конфиденциальному делу, и я буду очень признателен тебе, если ты сможешь оказать ему содействие.
Ты задолжал мне письмо и все откладываешь и откладываешь давно обещанный визит в Штаты. Барбара жаждет увидеть тебя вновь.
Твой Дикки».
— Дикки? — переспросил я, возвращая письмо.
Триппет нашел на столе конверт.
— Мы же вместе ходили в школу, — он сложил письмо, положил его в конверт и протянул мне.
— Премного благодарен, — и я сунул конверт во внутренний карман пиджака.
— Пустяки. Когда вы отправляетесь?
— Не знаю. Сначала мне надо сделать прививку от ветряной оспы, а остальное будет зависеть от благородной Карлы и ее желаний.
Триппет покачал головой.
— Я никак не пойму, Эдвард, почему вы согласились выступить в роли ее сопровождающего, или кавалера, или как это у них называется.
— Потому что, как выяснилось, легче согласиться, чем отказаться. А может, мне просто нравится, когда о меня вытирают ноги.
Триппет нахмурился.
— Похоже на жалость к себе.
— После поездки в Сингапур я от нее избавлюсь.
— Вы многое ставите на эту поездку, не так ли?
— Да, — кивнул я. — Многое. А вы не поставили бы?
— Не знаю, — ответил он. — В моей, довольно бессистемной жизни я иногда пытался лечиться географией. Но у этого лекарства всегда оказывался негативный побочный эффект.
— Какой же?
— Мне приходилось брать с собой себя.
Мы прогулялись в бар на углу, выпили, и Триппет рассказал мне, как идут дела у Сиднея Дюрана. Он навестил Сиднея утром, и наш главный специалист по жестяным работам сказал, что их было четверо. Они встретили его около пансиона, где он жил, и отвезли на тихую улочку рядом с бульваром Заходящего солнца. Двое держали его, третий зажимал рот, а четвертый захлопывал дверцу. Затем они попрыгали в машину и умчались, а Сидней, с переломанными руками, вышел на бульвар, где его и подобрали студенты. В темноте он не разглядел лиц бандитов и не мог описать их ни Триппету, ни полиции.
— Я заверил его, что с руками все будет в порядке, — добавил Триппет. — Когда он выпишется из больницы, я возьму его к себе домой, чтобы Барбара приглядывала за ним.
— Я, возможно, не сумею заглянуть к Сиднею, но вы скажите ему, что мы используем его в торговом зале, пока руки окончательно не заживут. Скажите, что мы будем готовить его на должность управляющего.
— Знаете, Эдвард, иногда меня просто поражает переполняющий вас гуманизм.
— Иногда, Дикки, он поражает и меня самого.
Триппет не спеша зашагал домой, а я постоял на углу пятнадцать минут, прежде чем поймал такси, доставившее меня к «Беверли-Уилшир» в пять минут седьмого. Я спросил у портье, в каком номере остановилась мисс Лозупоне, но мне ответили, что в этом отеле таких справок не дают, и, если мне нужна мисс Лозупоне, я могу связаться с ней по внутреннему телефону. Я осведомился у портье, где эти телефоны, он показал, я снял трубку одного из них и попросил телефонистку коммутатора отеля соединить меня с мисс Карлой Лозупоне. Мне ответил мужской голос.
— Мисс Лозупоне, пожалуйста.
— Это Которн?
— Да.
— Поднимайтесь. Она вас ждет.
Я спросил у голоса, в каком номере, получил ответ, поднялся на седьмой этаж, прошел по коридору и постучал в дверь. Ее приоткрыл высокий мужчина лет тридцати с длинными волнистыми черными волосами.
— Вы Которн?
— Я — Которн.
— Заходите.
Он приоткрыл дверь чуть шире, чтобы можно было протиснуться бочком.
Я оказался в номере, обставленном в испанском стиле. Черное полированное дерево, красный бархат обивки, блестящие медные головки обойных гвоздей. Столики, то ли мавританские, то ли сработанные в Мексике, картины с крестьянами в сомбреро, подпирающими белые стены домов в ярко-желтом солнечном свете.
Она сидела на длинном низком диване. В синем платье, оканчивающемся гораздо выше колен. Черные, коротко стриженные волосы обрамляли пару темных глаз, классический нос с чуть раздувающимися ноздрями и рот с полными, надутыми губками. Если б не надутые губки и очень маленький подбородок, ее при желании можно было бы считать красавицей. Но вот в ее чувственности никаких сомнений не было. И у меня создалось впечатление, что эту свою особенность она сознательно выпячивала.
— Значит, вы — та самая сиделка, которую решил приставить ко мне дядя Чарли, — похоже, для нее желания дяди Чарли не являлись законом.
— Дядя Чарли — это Чарльз Коул? — переспросил я.
— Совершенно верно.
— Тогда я — та самая сиделка, которую он решил приставить к вам.
Она наклонилась вперед, чтобы взять с низкого, длинного столика, стоящего перед диваном, высокий бокал. Синее платье чуть распахнулось, чтобы показать мне, что Карла обходится без бюстгальтера. Она отпила из бокала и вновь посмотрела на меня.
— Присядьте. Хотите что-нибудь выпить? Если да, Тони вам нальет. Это — Тони.
Я сел на стул с высокой спинкой, придвинув его к столу перед диваном, и уже хотел поздороваться с Тони, но начались судороги, потом меня прошиб холодный пот, и Анджело Сачетти начал медленно падать в воду, заговорщически подмигивая мне. Потом все закончилось, и Карла Лозупоне с любопытством взглянула на склонившегося надо мной Тони.
— Теперь я выпью, — я достал из кармана платок и вытер пот с лица.
— Дай ему выпить, — приказала Карла. Тони с сомнением посмотрел на меня.
— Что это с вами?
— Спиртное — лучшее лекарство, — отшутился я.
Он прошел к столику, заставленному бутылками, налил что-то в бокал, вернулся ко мне.
— Бербон [7]пойдет? — он протянул мне полный бокал.
— Спасибо.
— Что это у вас, какая-то форма эпилепсии? — спросила Карла.
— Нет, у меня не эпилепсия.
— А я думала, эпилепсия. Вы отключились на пять минут.
— Нет, не на пять. На сорок секунд, максимум на минуту. Я засекал время.
— Такое случается часто?
— Каждый день. Только сегодня чуть раньше, чем всегда.
Карла выпятила нижнюю губу.
— Зачем же мне сиделка, которая ежедневно в шесть вечера бьется в судорогах?
— Придется вам приноравливаться.
— Как? Совать в рот деревяшку, чтобы вы не прикусили язык? Кажется, вы должны приглядывать за мной, мистер Которн или как вас там?
— По-прежнему, Которн. Эдвард Которн.
— Вы хотите, чтобы я вышвырнул его вон? — осведомился Тони, направляясь к моему стулу.
— Скажите ему, что этого делать не следует, — предупредил я.
Карла Лозупоне глянула на меня, потом — на Тони. Облизнула нижнюю губу розовым язычком.
— Вышвырни его, Тони.
Высокий мужчина с вьющимися черными волосами положил руку на мое левое плечо.