— Вы слышали, что сказала дама.
Я вздохнул и выплеснул содержимое моего бокала ему в лицо. Затем встал. Руки Тони взметнулись к лицу, и я ударил его дважды, чуть ниже пояса. Он согнулся пополам, навстречу моему поднимающемуся колену, которое угодило ему в подбородок, а пока он падал, я ударил его, не слишком сильно, ребром ладони по шее. И Тони распластался на полу. Я поднял с толстого ковра упавший бокал, прогулялся к столику с бутылками и налил себе шотландского виски. Вернулся к стулу, перешагнув через лежащего Тони, и сел.
Карла Лозупоне следила за мной, раскрыв от изумления рот.
Я поднял бокал, показывая, что пью за ее здоровье, пригубил виски.
— Мне надоело, что мной все время помыкают. Меня уже тошнит от всех Лозупоне, Коулов, Коллизи. Но особенно меня тошнит от Анджело Сачетти, потому я и собираюсь в Сингапур. Возможно, наша встреча позволит мне избавиться от припадков. Если хотите поехать со мной, воля ваша. Если нет, Тони всегда составит вам компанию. Будет следить, чтобы в паспорт поставили визу и не украли багаж. С этим он вполне справится.
Карла Лозупоне задумчиво смотрела на меня.
— Как по-вашему, почему я лечу в Сингапур?
— Как я понимаю, чтобы создать крепкую семью.
— С Анджело? — она рассмеялась, как мне показалось, невесело. — Не болтайте ерунды. Я терпеть его не могу, а он — меня. У нас с детства взаимное отвращение.
— Какого детства? Анджело старше вас минимум на десять лет.
— На девять. Но он болтался в Нью-Йорке, когда мне было двенадцать, а ему — двадцать один. Вот тогда-то я и провела с Анджело один малоприятный день.
— Могу себе представить.
— Едва ли.
— Но почему вы согласились на помолвку и все прочее?
Она осушила бокал.
— Налейте мне еще, — я не шевельнулся, и она добавила. — Пожалуйста.
Я встал и взял у нее бокал.
— В Уэллсли должны были хоть чему-то научить вас. Что вы пьете?
— Водку с тоником.
Я налил водки, добавил тоника, принес Карле полный бокал.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Тут продают «Нью-Йорк таимс»?
— Уже нет, — ответил я. — Обходимся местными газетами.
— Тогда вам не доводилось читать, что пишут о моем отце.
— Я знаю, кто он такой.
— А мне приходится читать о нем постоянно. Как его только ни называют! Если верить репортерам, в Соединенных Штатах он — гангстер номер один. Как вы думаете, приятно читать такое о собственном отце?
— Не знаю. Мой отец умер.
Она помолчала, закурила, выпустила струю дыма в свой бокал.
— Наверное, он и есть.
— Что?
— Гангстер номер один Америки. Но он еще мой отец, и я его люблю. Знаете, почему?
— Почему?
— Потому что он любит меня, и я видела от него только добро.
— Веская причина.
— А теперь он попал в беду.
— Ваш отец? — спросил я.
— Да, и во всем виноват Чарльз Коул.
— Как я слышал, заварил кашу ваш отец.
— Вас ввели в заблуждение. Его заставили, а Анджело используют, как предлог.
— Вы всегда так рассказываете?
— Как?
— Урывками. Что-то отсюда, что-то — оттуда. А не попробовать ли вам начать сначала? Хорошая идея, знаете ли. Потом перейдете к середине, а в конце поставите точку. При удаче я смогу не потерять ход ваших мыслей.
Она глубоко вздохнула.
— Ладно. Давайте попробуем. Все началось несколько лет тому назад. Я училась на втором курсе в Уэллсли и приехала домой на уик-энд. Дело было в субботу, и они сидели в кабинете отца.
— Кто?
— Мой отец и его друзья. Или партнеры. Четверо или пятеро.
— Ясно.
— Я подслушивала. Из любопытства.
— Ясно, — повторил я.
— Дверь из кабинета в гостиную была открыта, и они не знали, что я там. Иногда они говорили по-итальянски, иногда переходили на английский.
— О чем шел разговор?
— О Чарльзе Коуле, или дяде Чарли. Они убеждали отца, что от него надо избавиться. Точнее, убить.
Карла прервалась и отпила из бокала.
— Я читала об этом. Я читала все, что могла найти, о моем отце, но никогда не слышала, чтобы они так говорили. И не смогла заставить себя уйти из гостиной.
— И что вы услышали?
Она снова глубоко вздохнула.
— Те, кто хотел убрать Коула, говорили, что он приобрел слишком большую власть, обходится чересчур дорого, а толку от него — пшик. Мой отец возражал, спор разгорался, они даже перешли на крик. Я даже не представляла себе, что мой отец может так говорить. В тот день они не смогли найти общего решения, но я видела, что мой отец обеспокоен. Он убеждал их, что Чарльз Коул знает слишком много, что у него полным-полно компрометирующих документов. И после смерти Коула они могут попасть не в те руки. Его партнеры не хотели его слушать.
— Но им пришлось? — вставил я. Карла кивнула.
— Он же номер один, так его называют. Им пришлось согласиться с ним, хотя бы на какое-то время. А шесть месяцев спустя, в родительский день, мой старик приехал в Уэллсли, — она уставилась в бокал. — Забавно, не правда ли?
— Что именно?
— Мой отец, въезжающий в Уэллсли на «мерседесе 600» в сопровождении Тони. Они все, разумеется, знали, кто он такой.
— Кто?
— Мои однокурсницы.
— И как они реагировали?
— А чего вы от них ожидали?
— Вас унижали?
Карла улыбнулась и покачала головой.
— Наоборот. Я купалась в лучах его славы. У них отцами были биржевые маклеры, юристы, президенты корпораций. И только у меня — живой, всамделишный гангстер, за рулем машины которого сидел настоящий бандит. То был мой отец, низенький толстячок, лысый, с восемью классами образования, говорящий с заметным акцентом. А мои сокурсницы вились вокруг него, словно он был знаменитым поэтом или политиком. Ему это понравилось. Очень понравилось.
— Но он приезжал не для того, чтобы повидаться с вами? — спросил я.
— Нет. Он приехал, чтобы попросить меня обручиться с Анджело. Раньше он не обращался ко мне ни с какими просьбами. Не просил ничего для себя. Я пожелала узнать причину, и он все мне объяснил. Впервые он говорил со мной серьезно. Как с взрослой.
— Чем же он аргументировал свою просьбу?
Карла ответила долгим взглядом.
— Что вы об этом знаете?
— Больше, чем мне следовало бы, но в изложении другой стороны.
Она кивнула.
— Тогда вы должны знать правду.
Правда состояла в следующем: Джо Лозупоне попросил свою дочь обручиться с крестником Чарльза Коула совсем не потому, что благоволил к Анджело Сачетти, как утверждал Чарльз Коул. Пять нью-йоркских семей разделились: три выступили против Коула, две остались на его стороне. Лозупоне полагал, что помолвка его дочери с Сачетти станет формальным предлогом, если он возьмет сторону Коула. Карла Лозупоне согласилась. О помолвке было объявлено, и дальнейшее в целом совпало с тем, что рассказал мне Коул, за исключением одного. После того как стало известно, что Анджело Сачетти жив, но не собирается возвращаться и жениться на Карле, Лозупоне уже не мог выступить против трех семей, выразивших недоверие Коулу. Ему пришлось встать на их сторону.
— Я делала все, что он просил. Даже надела траур, когда пришло сообщение о смерти Анджело. А потом, когда выяснилось, что он жив, я сказала, что поеду в Сингапур и выйду за него замуж. Насчет поездки я с отцом не советовалась. Но знаю, что мое решение позволит ему выиграть время. Пока они будут думать, что я еще могу выйти за Анджело, мой отец сможет сдержать их, и Чарльз Коул останется жив.
— А если он не женится на вас?
Карла пожала плечами.
— Моему отцу придется согласиться с убийством Чарльза Коула, смерть которого погубит и его самого. В архивах дядюшки Чарли достаточно документов, которые упекут моего отца в тюрьму на долгий-долгий срок. У него больное сердце, тюремное заключение быстро доконает его, — в ее бокале звякнули кубики льда. — У него, разумеется, есть и другой вариант.
— Какой же?
— Он может начать войну. Это просто, и пока она будет продолжаться, о Коуле забудут. Если он победит, Коул будет в безопасности. Если проиграет, вопрос станет несущественным. Потому что отцу едва ли удастся остаться в живых.