Они ушли по тропке вдоль берега. Доктор кашлянул, посмотрел на гладь озера и вздохнул.
— Давай отправим тело в моем санитарном автомобиле, а, Джим?
Пэттон покачал головой.
— Нет, док. Округ у нас бедный. Я думаю, ее можно свезти вниз дешевле, чем в твоей карете.
Доктор ушел, сердито бросив через плечо:
— Может, ты захочешь устроить похороны за мой счет? Так ты скажи, не стесняйся.
— Ну это уже не разговор, — вздохнул Пэттон.
8
Гостиница «Голова индейца» в Пума-Пойнте представляла собой коричневое здание, расположенное на углу против нового танцевального зала. Я припарковал машину перед гостиницей и воспользовался ее туалетом, чтобы умыть лицо и руки и вычесать из волос сосновые иголки, прежде чем пройти в примыкающую к холлу закусочную. Помещение было битком набито особями мужского пола в блейзерах и винных парах, а также особями женского пола в раскатах пронзительного смеха, ярко-красных ногтях и грязи на костяшках пальцев. Менеджер этого заведения, второсортный «крутой парень» при жилетке без пиджака и жеваной сигаре бдительно слонялся между столиками. Возле кассы какой-то блондин, сражаясь с небольшим приемником, пытался поймать последние известия с фронта, но приемник был насыщен атмосферными помехами не меньше, чем мое картофельное пюре — водой. В дальнем углу зала пятичленный оркестр народных инструментов, обряженный в плохо сшитые белые пиджаки и пурпурные рубашки, пытался пробиться сквозь шум ссоры у бара, посылая фальшивые улыбки в густой сигаретный туман и гул пьяных голосов. Лето, этот ласковый сезон, было в полном разгаре в Пума-Пойнте.
Я торопливо проглотил нечто под названием «дежурное меню», выпил и даже сумел удержать в желудке напиток, который они выдавали за бренди, и вышел на главную улицу. Солнце еще светило вовсю, но уже загорелись первые неоновые вывески, и вечер закачался, закружил свою карусель под жизнерадостную перекличку автомобильных гудков, детских криков, стука шаров в кегельбанах, веселых щелчков мелкокалиберок в тирах, взбесившихся музыкальных автоматов — и все это под резкие лающие раскаты быстроходных катеров на озере, спешащих с таким видом, будто они состязаются наперегонки со смертью.
Худощавая, серьезного вида молодая шатенка в темных брюках сидела в моем «крайслере», курила и разговаривала со стилягой-ковбоем, расположившимся на подножке автомобиля. Я обошел машину и сел за руль. Ковбой поплелся прочь, подтягивая на ходу свои джинсы. Девушка осталась в «крайслере».
— Меня зовут Берди Кеппел, — жизнерадостно сказала она. — Днем я работаю косметологом, а вечером — в нашей газете «Знамя Пума-Пойнта». Простите, что я села в вашу машину.
— Ради Бога, — сказал я. — Вы хотите просто посидеть или желаете, чтобы я отвез вас куда-нибудь?
— Вы можете проехать немного вниз по этой дороге, там будет спокойнее, мистер Марлоу. Если вы, конечно, будете так любезны и согласитесь побеседовать со мной.
— Неплохой виноград растет у вас здесь в горах, — сказал я и включил двигатель. Я проехал вниз мимо почтового отделения, до угла, где сине-белая стрелка с надписью «ТЕЛЕФОН» указывала на узкий проезд к озеру. Я свернул в него, проехал мимо телефонной конторы — то есть бревенчатого коттеджа с крошечным огороженным газоном перед ним, — миновал еще один маленький коттедж и остановился перед огромным дубом, раскинувшим свои ветви над дорогой и еще на добрые пятьдесят футов в сторону от нее.
— Так нормально, мисс Кеппел?
— Миссис. Но вы называйте меня просто Берди. Меня все так зовут. Здесь замечательно. Рада познакомиться с вами, мистер Марлоу. Я вижу, вы приехали из Голливуда, этого грешного города.
Она протянула крепкую смуглую руку, и я пожал ее. Хватка у нее была железной, как и полагается человеку, который ежедневно в поте лица своего обрабатывает жирных клиенток.
— Я разговаривала с доктором Холлисом о бедной Мьюриэл Чесс, — сказала она. — И подумала, что вы можете сообщить мне какие-нибудь подробности. Как я поняла, это вы обнаружили тело.
— В действительности его обнаружил Билл Чесс. Я просто оказался рядом с ним в тот момент. Вы разговаривали с Джимом Пэттоном?
— Нет еще. Он поехал вниз, в Сан-Бернардино. К тому же, вряд ли Джим станет со мной откровенничать.
— Ему предстоят перевыборы, — сказал я. — А вы как-никак представительница прессы.
— Джим плохой политик, мистер Марлоу, да и меня трудно принимать всерьез как представительницу прессы. Наша газетенка — в сущности, любительская затея.