«Любезный коллега и вы — милые леди! Совершенно согласен с вами: зачем усложнять то, что можно сказать совсем просто? Сейчас я все объясню! Вы ведь обратили внимание, какой я в обычном своем виде «сухарь» и «всезнайка»? Да-да… я очень много знаю, сделал кучу научных открытий, написал десятки трудов, стал основоположником трех наук… на моих лекциях — что в Академии людей, что в Академии Гномов, что в столичном Университете, где постоянно преподаю, места свободного не сыщется — как говорится — «яблоку некуда упасть»! Студенты и аспиранты смотрят мне в рот, конспекты моих лабораторных занятий передают из рук в руки… Но… потом, как только уроки заканчиваются… я остаюсь совершенно один… Других профессоров и преподавателей приглашают на студенческие пирушки, они и сами устраивают посиделки и вечера, но меня туда даже не зовут! А стоит мне заглянуть на них самому, как все замолкают и начинают разбегаться. Ведь кому приятно сидеть рядом с человеком, который в разгар веселья начнет вдруг выговаривать соседу за несданную еще 7 лет назад курсовую работу? Или, поймав за рукав молодого доцента в момент, когда тот ухаживает за юной студенткой, во всеуслышание начнет объяснять тому — какую непростительную бестактность он допустил, заснув давеча на защите докторской диссертации своего коллеги? А кому может понравиться, если, вместо поздравительного тоста на свадьбе двух хорошо известных мне возлюбленных, я начинаю с мелом в руках демонстрировать ошибки, допущенные женихом при расчете орбиты какой-нибудь из лун Ипютера? Разве приятен человек, который один пьет только воду в компании, где все остальные отдают должное доброму вину?
Собственные родственники мною хоть и гордятся, но избегают общения. Друзей у меня нет. Слуги не держатся дольше нескольких месяцев, сколько бы много я им не платил. Даже кошки бегут от меня сломя голову, когда я спускаюсь вниз по лестнице…
Я долго размышлял над причинами подобных происшествий. Раньше мне казалось, что мне просто завидуют, но с годами стал мудрее и понял причину: я слишком серьезен, пунктуален и, прямо скажем, скучен… невыносимо скучен! Тогда я стал искать способы перестать быть столь неприятным для обычных людей… Попробовал заставить себя пить… но от насильно вливаемого внутрь вина меня только рвет и потом голова разламывается от похмелья, а улучшения не происходит — в нетрезвом виде становлюсь только еще более ехидным, желчным и раздражительным…
Так что эта шляпа — для меня натуральное спасение! Только представьте себе: наступает веселый праздник осеннего пива Октоберфёст и наши студенты вместе с преподавателями идут праздновать его по ближайшим старинным кабачкам, стены и домовые которых помнят желторотыми студентами еще профессоров моих профессоров! И я, вместо того чтобы хмуро запереться в своем кабинете и брюзжать по поводу «несносных неучей и бездельников, мешающих работать» (а в доме, где расположена моя квартира, в подвале находится как раз один из таких кабачков) иду в прихожую, надеваю на голову вот эту вот замечательную шляпу и, мгновенно, без всяких усилий, становлюсь глупым и легкомысленным старикашкой. Я наматываю на шею какой-нибудь немыслимый цветастый шарф, прихватываю древнюю дядину мандолину, на которой совершенно не умею играть и бегом бегу вниз… Там я пью, веселюсь, рассказываю глупейшие анекдоты, хохочу по любому поводу, потом напиваюсь, танцую на столе и засыпаю головой в салате… Короче, я так счастлив, как никогда не бывал в жизни, даже больше, чем когда получал Академические Лавры… Студенты, которых я еще вчера отправил на пересдачу экзаменов, потешаются надо мной — рисуют мне на спине мелом какие-нибудь смешные надписи, потом будят меня, вливают в меня «штрафную кружку» и волокут с собой — показывать своего глупца-профессора в соседний кабак…
И даже потом, спустя недели и месяцы, в течение которых на моей голове станет красоваться вполне обычный классический цилиндр, а эта вот шляпа будет надежно спрятана в коробку на дальнюю полку (я вовсе не собираюсь одевать ее на голову слишком часто!), я не останусь так одинок, как сейчас: вспоминая проделанные мною колоссальные по глупости и легкомыслию кульбиты и ожидая их повторения в будущем, мои ученики и коллеги начнут видеть во мне не просто «математическую машину», а живого человека, такого же, как они сами… Мне будут сочувствовать, заботиться обо мне! Я стану в глазах окружающих не только Ученым с Большой буквы, но и добрым чудаком! Эдакой университетской легендой! На меня будут показывать пальцем: «Вот, смотрите! Это тот самый сумасшедший математик, который 5 лет назад рассчитал орбиту кометы Лаггея, а на прошлой неделе пытался в цирке забраться на канат вместо акробата и пройти по нему без страховки, утверждая, что ходит точно также по бельевой веревке каждое утро в расположенную напротив через улицу булочную!»