Зал был полон. В холодные месяцы года он особенно привлекал к себе старшекурсников. На сей же раз он был необычно освещен свечами, что случалось лишь при особых обстоятельствах. Длинные накрытые столы терялись в полумраке огромного зала. Колеблющееся пламя свечей оживляло лица присутствующих, голоса звучали приглушенно, звон ножей и вилок поднимал настроение, а где-то вверху, под древними сводами, чувствовалось незримое присутствие всей многовековой истории колледжа. Столы в одном конце зала заканчивались подобием крестовины, примерно на фут приподнятой над плоскостью столов. Поскольку обед был торжественный и ожидалось большое количество приглашенных, столы расставили вдоль стен, поэтому многим пришлось сидеть спиной друг к другу.
– Итак, юный Мак-Дафф, – промолвил профессор, когда они уселись и развернули салфетки, – рад снова видеть вас. Это отлично, что вы пришли, мой друг. Понятия не имею, что они здесь затеяли, – вдруг сказал он, оглядываясь вокруг. – Но свечи, столовое серебро, сосредоточенность на лицах говорят о том, что это обед в честь кого-то или чего-то, о чем, впрочем, мало кто уже помнит, но все знают, что есть возможность поесть лучше обычного.
Профессор остановился, на мгновение задумался, оглядывая полумрак трапезной, а затем продолжил:
– Странно, вам не кажется, что качество пищи зависит от освещения? Представляю, каких высот кулинарного искусства достигли бы наши повара, если бы им пришлось трудиться в кромешной тьме. Стоило бы попробовать, как вы считаете? В колледже полно подземелий, которые вполне можно приспособить для этой цели. Мне кажется, я как-то показывал вам их, а? Отличная кирпичная кладка.
Слова профессора несколько успокоили гостя, ибо свидетельствовали о том, что его учитель вернулся к действительности и наконец вспомнил, кто он и зачем здесь. Профессор Урбан Кронотис, королевский профессор кафедры хронологии, или просто Крон, как его часто называли, недаром однажды в разговоре уподобил свою память бабочке «Королева Александра», беспечному и непостоянному созданию, увы, давно уже исчезнувшему.
Несколько дней назад он позвонил своему бывшему ученику и пригласил его к себе. По его голосу тот почувствовал, что профессор искренне рад его видеть. Однако когда Ричард Мак-Дафф, чуть опоздав, позвонил в дверь, профессор открыл ее с нескрываемым раздражением и, увидев Ричарда, казалось, даже вздрогнул от неожиданности. Он тут же сердито справился, какие личные проблемы привели Ричарда к нему, и был весьма недоволен, когда тот деликатно напомнил, что вот уже десять лет, как профессор более не является его наставником. Только после этого профессор наконец вспомнил, что сам пригласил своего бывшего ученика на обед в колледж, и поэтому пустился в пространные рассуждения об истории архитектуры колледжа, из чего гость заключил, что мыслями профессор снова далеко отсюда.
Крон, в сущности, никогда не был учителем Ричарда. Он был всего лишь его воспитателем, то есть заботился о его благополучии и здоровье в стенах колледжа, своевременно напоминал об экзаменах, предостерегал от дурных привычек и наркотиков. Вообще оставалось загадкой, учил ли Крон кого-нибудь чему-нибудь. С его профессорским статусом тоже не все было ясно, чтобы не сказать больше. Свои обязанности как профессор и глава кафедры он свел к составлению обширных списков рекомендуемой литературы, большинство из которой уже лет тридцать не издавалось и не упоминалось в каталогах. Однако он не на шутку гневался, когда его подопечные жаловались, что нигде не могут найти рекомендованные им книги. Немудрено, что никто толком так и не знал, какую дисциплину он преподает. Разумеется, профессор заранее – и давно – принял меры к тому, чтобы в библиотеках колледжа никто никогда не смог бы обнаружить ни одну книгу из его рекомендательного списка. Поэтому он всегда располагал своим временем как ему вздумается.
Поддерживая хорошие отношения со старым хитрецом, Ричард однажды выведал у него, чем же все-таки занимается королевская кафедра хронологии, которую тот возглавляет.
Был один из тех ясных теплых летних дней, когда казалось, что мир прекрасен и полон радости. Профессор тоже был в приподнятом настроении. Они шли по мосту через реку Кем, отделявшую старую часть территории колледжа от новой.
– Синекура, мой друг, чистейшей воды синекура, – улыбаясь, сознался профессор. – Мизерная плата за столь же мизерный труд. Это позволяет мне вести игру без проигрыша. Колледж хотя и Не хлебное, но вполне удобное место, чтобы остаться здесь до конца дней своих. Рекомендую всем. – Он перегнулся через перила моста и задержал свой взгляд на одном из кирпичей в кладке опор, почему-то привлекшем его внимание.
– Но что преподается на вашей кафедре? – настаивал Ричард. – История? Физика? Философия? Что же, профессор?
– Хорошо, – медленно начал профессор, – раз это вас так интересует, я, пожалуй, расскажу вам.
Эта кафедра создана здесь самим королем Георгом Третьим, который, как вам известно, был весьма большим оригиналом. Например, он утверждал, что одно из деревьев в Виндзорском королевском парке вовсе не дерево, а Фридрих Великий.
– Следовательно, кафедра учреждена по его личному повелению и поэтому называется королевской? Идея довольно странная.
Солнечные зайчики весело играли на глади воды. Молодые люди, совершавшие прогулки по реке на плоскодонках с шестами, сталкиваясь, весело переругивались. Тощие студенты-естественники, проторчав весь семестр взаперти в своих аудиториях, с бледными, как рыбье филе, лицами, боязливо щурились от солнца. Бредущие вдоль берега парочки были столь взволнованы солнцем и прелестью окружающей природы, что то и дело куда-то исчезали на часок.
– Бедный, уставший от войн человек, я имею в виду короля Георга[2], – продолжал свой рассказ профессор, – помешался на времени. Его дворец был полон часов, которые он беспрестанно заводил. Встав среди ночи, несчастный бродил по Дворцу в ночной сорочке и заводил часы, опасаясь, что время пойдет вспять, если они остановятся, понимаете? В его жизни свершилось столько ужасного, что он страшился прошлого, как бы оно не повторилось вновь, если хотя бы на мгновение остановится ход времени. Вполне понятный страх, если есть чего бояться. А ему ох как было чего бояться. Хотя бедняга совсем свихнулся, он вызывал у меня симпатию. Он назначил меня, вернее, создал для меня эту кафедру и дал мне титул, тот самый, который я имею честь сейчас носить… Да, о чем это я? Ага, вспомнил… Король учредил кафедру хронологии, призванную исследовать причины, почему одно проистекает из другого, и можно ли нарушить подобную закономерность. Поскольку ответы на три его вопроса мне уже тогда были известны, а именно: да, нет, быть может, – я сразу понял, что о дальнейшей судьбе карьеры мне можно не беспокоиться.
– А ваши предшественники?
– Они думали так же.
– Кто они были?
– Кто? Прекрасные люди, разумеется. Все до единого. Как-нибудь напомните мне, и я вам о них расскажу. Вон видите этот кирпич? Однажды Вордсворта[3] стошнило прямо на него. Умнейший был человек.
Эта беседа с профессором состоялась десять лет назад.
Ричард окинул взглядом обеденный зал, чтобы убедиться, изменилось ли здесь что-нибудь за эти годы, и вынужден был признаться, что нет. В полумраке высоких стен где-то прятались знакомые портреты премьеров, архиепископов, политических реформаторов и поэтов. Одного из них, как уже поведал профессор, однажды стошнило на кирпич в опоре моста через реку Кем.
– Что ж, – доверительно промолвил профессор громким шепотом, словно сообщал бестолковым монахиням, как следует прокалывать дырочку в детской резиновой соске, – я слышал, вы преуспеваете, гм?
– Да, кажется, – неуверенно признался Ричард, удивленный этим не менее чем все остальные.