К чаю открыли коробку с пирожными «Наполеон», и Шура окончательно подобрел и расслабился.
— Шур, у тебя сейчас много дел в производстве? — спросила Мирослава небрежно.
— Да уж хватает, — отозвался Наполеонов, не подозревая о подвохе.
— И подозреваемых в убийстве хватает?
— И не говори, — согласился он, потянулся и добавил: — Не понимаю я женщин, которые убивают своих любовников. Тоже нашлись мне Отелло в юбке. По-моему, легче расстаться, чем потом садиться в тюрьму.
— Я думаю, что женщину нужно сильно обидеть для того, чтобы она решилась на убийство, — проговорила Мирослава.
— Слава, ты, конечно, извини, — отозвался Наполеонов, — но среди ваших сестер есть такие оглашенные, что стреляют в мужиков, как в медведей на охоте, по самому пустяковому поводу.
— Например?
— Например, изменил он ей.
— Разве это пустяковый повод? — спросил Морис.
Шура пожал плечами и спросил: — Вот ты бы стал убивать девушку, если бы она тебе изменила?
— Я нет, — ответил Морис.
— А что бы ты сделал?
— Скорее всего, простил бы, — ответил Морис, имея в виду одну-единственную конкретную девушку.
— Вот! — Шура поднял вверх указательный палец. — Хотя ведь можно просто дать от ворот поворот. А она убила его наповал.
— Ты имеешь в виду Тамару Филатову? — невинно поинтересовалась Мирослава.
— А ты откуда знаешь? — встрепенулся Наполеонов.
— Сорока на хвосте принесла.
— Все ясно! Вас нанял этот малахольный.
— Какой еще малахольный?
Наполеонов пощелкал пальцами в воздухе.
— Этот… Вспомнил! Кудряшов!
— Почему же он малахольный? — удивилась Мирослава.
— Потому что, вопреки уликам, он уверен, что сбежавшая от него невеста вся в белом!
— Ты это в переносном смысле? — уточнила Мирослава.
— В каком хочешь, в таком и рассматривай. Парень был убит в ее квартире, из ее пистолета!
— Откуда у нее пистолет?
— От отца остался.
— Квартира была заперта?
— Не знаю!
— Что, значит, не знаешь?
— Она нам сказала, что когда она вернулась домой с работы, квартира была просто прикрыта.
— А парень?
— На полу в зале с простреленной грудью.
— Интересно… — произнесла Мирослава задумчиво.
— Очень! — насмешливо отозвался Наполеонов.
— Почему ты не допускаешь, что его мог убить кто-то другой?
— Кто?!
— Мало ли.
— Квартиру не открывали чужим ключом.
— Как убитый оказался в квартире?
— Он жил с Филатовой и имел ключи.
— Понятно. Тогда он мог сам открыть убийце.
— Зачем? Чтобы его пристрелили?
— Он мог не знать о намерениях убийцы.
— Мог. Но на оружии отпечатки только Филатовой. К тому же она сама говорит, что пистолет лежал в ящике в стенке. Хотя это безобразие! — возмутился следователь. — Но тем не менее, как ты себе представляешь то, что чужой человек пришел в дом, на глазах жертвы подошел к стенке, открыл ящик, взял оружие, умудрившись не оставить на нем своих отпечатков, и выстрелил?
— Пока я этого не представляю.
— Я тоже. Не мог же парень стоять и спокойно наблюдать за действиями убийцы.
— Не мог, — согласилась Мирослава.
— Вот видишь, — обрадовался следователь, — что и требовалось доказать.
— Ситуация могла развиваться по-разному.
Наполеонов только отмахнулся.
Но Мирослава и не думала отставать от него.
— Вы провели тщательный осмотр?
— Обижаешь.
— И ничего странного не обнаружили?
— Пожалуй, что нет, — ответил он не слишком уверенно и потеребил мочку правого уха.
— Ты чего-то не договариваешь, — тотчас вцепилась в следователя детектив.
— Что ты ко мне пристала, как репей?!
— Шура! Какие отпечатки были найдены на ящике, на пистолете и вообще в квартире?
— Только Филатовой и Игнатовича. Хотя есть одна непонятка, — решил признаться он.
— Какая?
— Незовибатько что-то бормотал про следы детской молочной смеси на рукоятке пистолета.
— В квартире нет детей?
— В том-то и дело, что нет и не было. Скорее всего, частицы смеси попали туда путем переноса.
— Откуда?
— Мало ли. Допустим, Филатова дотронулась до предмета, на котором была молочная смесь в доме знакомых или даже в магазине.
— Сомнительная версия, — покачала головой Мирослава.
— Другой у меня нет, — сердито ответил Шура.
— И ты не нашел ничего лучшего, как засунуть бедную девушку в темницу, — укоризненно покачала головой Мирослава.
— Не в темницу, а в камеру предварительного заключения, — сердито поправил Шура.