назову ее людмила
или вроде бы варвара
взгляд ее напрасно занят
не меня она любила
постороннего узнает
пусть ему бы и давала
бес пойми который век там
снам на смену на смех курам
все мерещится futurum
где давно plusquamperfectum
наше будущее было
наше прошлое ловушка
эта женщина любила
не меня и мне не нужно
не меня и я не помню
где и чья с тех пор могила
с остановки к стойке сходу
припаду угрюмо к зелью
дождь воды отмерит квоту
и стекло трамвая в воду
как иллюминатор в землю
происхождение камня
в плотном инее проснуться
веткой времени коснуться
вид проверить на версту
скоро смеркнется и вьюжно
никуда идти не нужно
выбрал место и расту
сам двуногим был однажды
жертвой похоти и жажды
семенил туда-сюда
а потом пропала память
светлячками влипла в камедь
вся стекло или слюда
если дерево береза
не страдает от цирроза
или дерево рябина
после родов не руина
если сердце у осины
из шершавой древесины
и в помине нет у липы
ни любимых ни родни
все другие жить могли бы
неподвижно как они
до рассвета искры в кроне
высекают полюса
никого у корня кроме
лис и лесополоса
все бы у лосей гостили
если бы костям не мстили
мысли тусклые слоясь
над трясинами лесными
кто здесь в заговоре с ними
лис наслал и предал нас
если дерево тиресий
бредит смертью редколесий
если дерево медея
кровью истекло твердея
или дерево ниоба
в небо с болью смотрит в оба
или верит ариадна
в лабиринте сгинет нить
дело с деревом неладно
время камнем заменить
муха
он полюбил обилие травы
в прогулах рам и никель вертикали
с нее свисала ампула в крови
откуда в вену мысли вытекали
любил сестру с дежурного узла
с боекомплектом острого металла
и муху что по куполу ползла
но к пациенту в гости не летала
он ей диагноз умный изобрел
и процедуры прописал в журнале
но верил что она вверху орел
а он земля и в ампуле журчали
короткие как руки времена
когда он думал кто ему она
тому зрачку и мир в упор упруг
кто коротая детство отставное
все полюбил что наблюдал вокруг
зеленое багровое стальное
жизнь завораживала кровь была
клепсидрой жара даром что чужая
над ним палата плавала бела
в известку зренье жадно погружая
он знал что за стеной жила сестра
уколов совершившая десятки
в чьих автоклавах детские сердца
скучали в ожиданье пересадки
и одинокий но крылатый друг
на потолке имел шесть ног и рук
там ощущая в венах вещество
и в устьях жил железные поленья
он разве знал что мысли не его
а ропот крови доноров с похмелья
зато о мухе знал до боли все
на тумбочке с таблетками лежали
как с воли припасенное свое
чуковского привычные скрижали
все жаловалась нянечка белья
сменив набор что мол жужжу и ною
как будто мухой наверху был я
или она в хорошем смысле мною
звенящим в небесах зовущим ввысь
земля земля я сокол отзовись
юта
в грейхаунде на запад у одной
что твой маяк малец гудел грудной
с тех пор как мельком в линкольне стояли
но в молодости нервы не сдавали
а справа нервам тоже не во вред
дремал продутый ветром прерий дед
небраску напролет со старым хреном
лимиты алкогольные деля
я обсуждал злокозненность кремля
а умирать он начал за шайеном
покуда я стоял над ним в степи
водитель помудохался с cb
а гребень гор держал словно плотина
за горло ночь и скорая пришла
как из гиперпространства в два прыжка
но деду смерти за глаза хватило