Поговаривали, что Таисия — боевая горластая черноголовая баба — иногда в гневе поколачивает тихого и спокойного мужа, случается, и в бане на замок на целый день запирает. А вот за какие такие провинности, этого никто не знал, а самого дядю Гришу, разумеется, не спрашивали, потому как он очень бы удивился, мол, что за чушь? Чтобы меня, хозяина, била женщина?!
Дядя Гриша иногда и не прочь потолковать со встречными знакомыми. Он степенно останавливается, протягивает короткую руку с толстыми пальцами.
— Как жизнь, дядя Гриша? — спрашивает знакомый.
— До девяносто лет еще долго тянуть, — обычно добродушно отвечает дядя Гриша, помаргивая маленькими глазами. В поселке все знают, что он положил себе прожить на этом свете ровно девяносто лет. И ни дня больше. К этому привыкли, считали, что так оно, наверное, и будет: человек он тихий, спокойный, никогда не болеет.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает... На шестьдесят пятом году пенсионера дядю Гришу торжественно похоронили с оркестром и цветами с его огорода. Обычная история: инфаркт. Односельчане удивлялись: мол, такой спокойный человек-то был! Никогда голос ни на кого не повышал, не пил, как некоторые, и не переживал по пустякам. С чего бы, спрашивается, у него инфаркт?..
СЕРЕЖА-АВТОМОБИЛИСТ
Два раза его лишали водительских прав за езду на машине в нетрезвом состоянии. Последний раз на два года. Все равно напропалую ездил на своих «Жигулях», но раз попался — оштрафовали, второй, третий. А потом и машину отобрали и поставили в милицейский гараж. Пришлось ее продать, но привыкший сидеть на рулем, места себе не находил Сережа-автомобилист. Сам из себя коренастый, плотный, рыжеватый, голос сиплый, а физиономия, как говорится, кирпича просит. По натуре он человек неунывающий, находчивый, умеющий жить. И скоро вышел он из затруднительного положения...
В городе быстрая езда все равно запрещена, а попадался Сережа чаще всего за превышение скорости на «Жигулях». Вот и удумал он купить себе за 400 рублей инвалидную коляску с ручным управлением, заодно приобрел в аптеке пару костылей, которые заметно торчали из кабины. И стал себе кум королю разъезжать по городу.
Нарушит правила, или заметит инспектор ГАИ, что очень уж красная у него широкая физиономия, да и глаза подозрительно блестят, остановит, а Сережа-автомобилист плед на ноги набросит и бормочет, тараща бесстыжие глаза:
— От доктора еду, ноженьки беспокоят, вот укол сделай... — и кивает на плед, из-под которого торчат новехонькие костыли.
Милиционер руку под козырек:
— Попрошу больше не нарушать, товарищ инвалид... Проезжайте!
Ездит Сережа по Ленинграду, не нарадуется на свое приобретение: скорость небольшая, машинка подвижная, подорожавшего бензина расходует кот наплакал, а милиция даже выпившего не задерживает и прав не спрашивает...
Какой спрос с несчастного безногого инвалида?..
УЧИТЕЛЬНИЦА
После окончания педагогического института в школу пришла молоденькая миловидная учительница. На ней были джинсы, модная рубашка с карманчиками, высокие сапожки на шпильках, ресницы стрелками, губы подкрашены. Выпускница так и излучала молодость, здоровье, хорошее настроение.
Пожилые коллеги, одетые подчеркнуто серого, неодобрительно смотрели на нее, переглядывались, качали головами.
— И вы, милочка, в таком виде собираетесь войти в класс? — говорили они.
— Вас старшеклассники и за учительницу-то не примут!
— Представляю себе, что будет твориться на ваших уроках!
Но молоденькая учительница не унывала и поступала так, как находила нужным. Она продолжала вызывающе одеваться, горячо спорила с коллегами, что учителя не должны становиться синим чулком. И она это всем-всем докажет...
Учителя перестали спорить с ней, мол, поступай, как знаешь... Синими чулками они себя отнюдь не считали, но и гнаться за изменчивой модой считали ниже своего достоинства.
Прошло несколько лет, и она незаметно для себя стала одеваться точно так же, как и другие учителя. Обстоятельно обсуждала с ними успеваемость учеников, беседовала с родителями, занималась с отстающими и радовалась, когда ее класс в третьей четверти стал лучшим в школе по успеваемости. Обаятельная девичья улыбка на ее лице появлялась все реже, а шутила она лишь в праздники у себя дома. Даже походка ее, некогда порывистая, стремительная, стала плавной, спокойной. Модные рубашки она перестала носить, а джинсы надевала только в отпуске, теперь ей больше нравились серые костюмы со строгими линиями, а французские духи казались чересчур резкими. Если раньше в коридоре ее веселой стайкой окружали школьницы, то теперь она осталась в одиночестве. Нельзя сказать, чтобы дети ее не любили, она была хорошей учительницей, но былой дружбы с ними больше не было.