— Еще один Столбик с глазками... Огород мне из них городить, что ли?
НАШ ДИРЕКТОР
У пивного ларька после работы двое тянут из кружек пенистое свежее пиво. Настроение у них хорошее, как это часто бывает у питейных заведений, быстро разговорились:
Первый. Хорошо пивко-то нынче, а?
Второй. Только привезли, чешское...
Первый. (Внезапно мрачнеет, очевидно, что-то вспомнил). Эх, ну и директор же у нас шляпа! Круглый дурак. Ну, как можно такому чурке доверять руководство целым заводом? Ему любой проходимец очки вотрет! Из-под носа воруют дефицитные материалы, а он и в ус не дует! Сидит себе в кабинете и бумажки подписывает, а что у него делается в цехах ни черта не знает!.. Одним словом, дурак и уши холодные!
— Он вас чем-то обидел? — интересуется Второй.
— Ему обидеть человека — раз плюнуть! Хам, невежа...
— А я был об Иване Петровиче лучшего мнения, — спокойно замечает Второй. — Он мой свояк.
Первый какое-то мгновение ошеломленно смотрит на него, потом одним махом выпивает пиво и отводит поскучневшие глаза в сторону.
— Послушайте, вы ему, пожалуйста, не говорите, что я его критиковал, — тусклым голосом произносит Первый. — Он все равно умнее не станет, а меня живьем сожрет без соли... — поворачивается и решительно направляется прочь, даже не прикоснувшись ко второй кружке.
— Вы же пиво не допили, товарищ! — говорит ему вслед Второй. — Целую кружку!
— Да-а, кислятина... — бурчит под нос Первый и уходит, не оглядываясь.
У ВОЕНКОМАТА
Пасмурный осенний день. Серые облака низко плывут над райцентром. Во дворе военкомата большое оживление: матери, девушки, друзья окружили одетых в поношенное новобранцев, прощаются. На бревнах у забора сидит парень и, наклонив наголо стриженую голову, наяривает фокстрот на гармошке: несколько пар лениво танцуют. Дождик с ветром то припустит, то затихнет. Слышатся веселые голоса, смех — это где молодежь. Матери угощают сыновей из принесенных узелков домашней снедью, глаза у них заплаканные. Отцы курят в сторонке, перебрасываются словами. У некоторых на отворотах пиджаков поблескивают ордена и медали.
Бросается в глаза закутанная в пуховый платок пожилая крупная женщина с толстыми ногами в валенках с резиновыми галошами. Она сует худенькому остролицему пареньку в джинсовой куртке домашнюю колбасу, сваренные яйца, круглый хлебец. Все разложено на чистой белой тряпице.
— Закуси, Петенька! — слезливо упрашивает она. — В армии такой колбаски не попробуешь...
Петенька хмурится, отворачивается и с тоской поглядывает на молодежь, что пляшет русского под гармонь. Особенно это хорошо получается у юноши в сбитой на затылок кубанке.
— На кого же ты меня, родимый, покидаешь? — громко всхлипывает женщина. — Как я тут без тебя, мой кормилец? Изведусь ведь вся-я...
Подтянутый прапорщик в зеленом плаще и мокрой фуражке, улыбается и бодро говорит:
— Не на век же провожаешь своего сына, мамаша! Через два года как миленький вернется!
— Кабы сынка-а! — белугой ревет женщина в пуховом платке и глыбой повисает на тощем пареньке. — Муж это мой ненаглядный Петенька-а-а...
ОЧЕНЬ КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
МЕСТЬ
Федор Константинович очень любил молодежь, стоит в праздник прийти к его взрослым сыновьям гостям, он тут же охотно присоединяется к ним и, выпив за компанию две рюмки, — больше он в рот не брал — заводил долгие разговоры о жизни, политике, новостях. Знал он многое, но молодым людям хотелось поговорить и о своих делах, а Федор Константинович, сев на любимого конька, уже не мог сам остановиться.
Как-то пришли сыновья вечером из кино с девушками. Отец — он уже спать собирался — выскочил из своей комнаты — и бегом в ванную, где в стакане с водой он всегда на ночь розовую вставную челюсть оставлял. Но Татьяна Андреевна — жена его — на этот раз упредила: еще раньше, когда дверь сыновьям и девушкам открывала, взяла, да и спрятала подальше стакан с челюстью.
— Познакомься, папа... — представили своих смущающихся девушек сыновья.
Федор Константинович молча с достоинством кивнул и с кислой миной скорее в спальню.
А жена отвернулась к стене и давится от смеха: вот отомстила, так уже отомстила! Без вставной челюсти ее говорливый муж и двух слов прошепелявить не может.
ДЕРЖИСЬ, ПАПАХА!
Получив от командира полка на первом году службы за самоволку пятнадцать суток ареста на гауптвахте зеленый новобранец тешил себя сладкой мыслью, что, демобилизовавшись и вернувшись в Ленинград, он скажет в автобусе первому попавшемуся полковнику: «Эй, Папаха, оторви мне билетик!» И протянет пятачок.