— Вряд ли меня назовут нежной матерью, Орест, но владычицей я оказалась достойной. Мне не хватало ни времени, ни сил на собственных детей, зато я заботилась о будущем, в котором мы все сможем жить счастливо и спокойно. Без устали добивалась выгодных сделок, налаживала новые торговые пути, принимала послов, без конца обменивалась с ними обещаниями и любезностями… Всем этим мне приходилось заниматься в одиночку. Только представь, какой груз лег на хрупкие плечи женщины, окруженной толпами завистников во дворце! Но я — Клитемнестра, дочь одного царя и вдова другого. Я — мать будущих микенских царей. Чтобы я — и сломалась, уступила?! Отдать город на растерзание кучке глупцов?.. Не бывать этому!
Казалось, ничто в мире не могло прервать ее страстный, искренний монолог. Когда царица наконец замолчала, грудь ее тяжело вздымалась, а глаза, прежде холодные, теперь сверкали — будто серое грозовое небо пронзали вспышки молний. Орест, завороженный, не отводил от Клитемнестры взгляда.
— Почему ты так смотришь? — приподняв брови, спросила она.
— Я горжусь тобой, мама, — улыбнулся царевич.
— Ох, я заслужила эту гордость, — Клитемнестра кивнула без ложной скромности. — И могла бы рассчитывать на уважение микенцев. Благодаря мне эти люди живут сыто, их благополучию ничто не угрожает. Закрома полны зерна, Львиный город минуют болезни и страдания. Разве это не золотое время? Увы, народ мог быть и благодарнее, хотя я и не ожидала от него дальновидности…
На ее лице недавнее ликование сменилось злостью:
— Родиться женщиной во власти — настоящее проклятие, — сказав это, царица впилась в сына взглядом, в котором уже давно не осталось ни намека на веселье или насмешку. — Капризный и своенравный народ Микен требует господина. Все чаще звучат призывы напомнить о нашей силе соседям. Все громче люди требуют новых земель, славы и чужих богатств. Военные союзы, лязг мечей, громкие свершения — вот что занимает их умы.
Большинство микенцев — прирожденные воины, понимающие лишь язык грубой силы. Им нужен повелитель, который вновь прольет реки крови. Ни торговля, ни дни процветания не способны заглушить любви микенского народа к звону металла и стону побежденных. Я поняла это далеко не сразу… Но теперь осознаю даже слишком хорошо.
— Так чего же ты хочешь? — поинтересовался Орест. — Возвращение времен Атрея и моего отца тебя не прельщает, это очевидно. Тогда почему ты так настаиваешь на том, чтобы я стал царем? Неужели тебе нужно лишь красивое прикрытие? Мужчина на троне, которым ты сможешь управлять, оставаясь при этом истинной владычицей Микен?..
Клитемнестра выдержала короткую паузу и… кивнула.
— Так я и думал, — тихо произнес царевич. Его захлестнула волна разочарования. От былого восхищения царственной матерью не осталось и следа. Клитемнестра не заметила напряженного вида сына и заговорила как ни в чем не бывало:
— Не вижу смысла это скрывать. Да, я хочу, чтобы микенцы получили свой желанный символ — мужчину-вождя. Я готова принести эту жертву, публично сойдя с трона, чтобы занять заслуженное место позади него.
Клитемнестра позволила себе короткий смешок — она явно была довольна планом, который, казалось, разрешал все противоречия.
— Тебе не придется сильно утруждаться, мой милый: Микенами по-прежнему будет править твоя мать. Так засохнут зерна протеста, не успев разродиться урожаем народных волнений! Это будет самым разумным решением, и мы выгадаем еще несколько лет мирной жизни. А затем… — Клитемнестра обратила внимание на лицо сына и осеклась.
Орест стоял с потемневшими глазами, его губы превратились в тонкую, бледную нить. Царевич более не пытался скрывать свое раздражение. Он резко махнул рукой, словно отметая все доводы Клитемнестры:
— Я снова повторю, что сказал раньше. Нет, мама! Я не горю желанием становиться правителем, и еще менее желаю сесть на трон послушной тебе куклой. Игрушечным царем я не буду никогда. Что меня ожидает?.. Покорная жизнь, где я без твоего позволения не смогу даже рта раскрыть? Избавь меня от этой участи.
Красивое лицо Ореста свело судорогой. Был ли это страх от собственной дерзости, или попытка справиться со злостью? Но это выражение почти сразу сошло с его лица, и он заговорил уже спокойнее:
— Прежде чем принимать подобные решения, тебе следовало бы поговорить со мной раньше. Если ты желаешь видеть меня заложником твоих планов, то лучше уж я отрекусь от трона. Почему бы тебе не побеседовать с моим братом? Мы с Эгисфом мыслим по-разному. Возможно, он согласится быть твоим послушным, домашним царьком?