Само собой, они с сестрой учились там, где преподавала мать.
Ученики ненавидели Зинаиду Степановну за безмерную строгость. Чтобы получить у нее четверку, надо было быть гением, не меньше.
Учителя ее боялись. Строчить на них кляузы директору было ее любимым занятием.
Гипертрофированное чувство справедливости делало ее похожей на солдафона собственно, так ее и называли за глаза, причем не только ученики.
Единственной слабостью и любовью всей ее жизни была старшая дочь Ольга. Все Олины тетрадки Зинаида Степановна бережно хранила у себя в учительской. Оля стала абсолютной гордостью и козырным тузом ее, как педагога.
Всякий раз, когда родители одного из ее учеников приходили жаловаться директору на необоснованно заниженные оценки, Зинаида Степановна, как волшебник, доставала из ниоткуда Ольгину тетрадь и, тряся ею над головой, произносила:
– Вот за что я ставлю пятерки! Почитайте! Нет, вы почитайте! Если я вашему сыну поставлю пятерку, то что я тогда должна была ставить ей?!
Директор школы, грузный, черноволосый мужчина, одетый всегда в белую рубашку и костюм-тройку, молча кивал на каждое ее слово, потому что боялся ее и сам. Никогда с ней не спорил. Да и вообще, будучи хозяйственником, не сильно любил разбираться в учебном процессе, полностью доверяя эту часть воспитания своим завучам и учителям.
Бедные родители, понимая, что внятный разговор бесполезен, нанимали репетиторов, чтобы хоть как-то выровнять успеваемость по русскому и литературе. В классах, с которыми занималась Зинаида Степановна, было очевидное разграничение учеников на «хорошистов» и «двоечников». Были, конечно, у нее и «отличники». За пятнадцать лет работы их набралось аж пять человек, и одной из них была, конечно, Ольга.
Катя, разумеется, входила в группу неучей. Мать ставила ей еще более низкие оценки, чем остальным.
– БЕЗДАРНОСТЬ не имеет право получать четверки. Больше тройки я никогда тебе не поставлю! Никогда! Даже не надейся! За что мне свалилось такое наказание?! За что?! Не надо было тебя рожать! Не послушалась свою мать, теперь жалею сильно! – злой взгляд матери каждый раз будто раздевал Катю догола, чтобы потом наказать.
Катерина привыкла к ее ежедневным нотациям. Слушая ее истеричные выступления, всегда стояла по стойке смирно, с опущенной вниз головой и думала о чем-то своем, дожидаясь пока мать выдохнется.
Валентин Степанович, их отец, был угрюмым и молчаливым человеком. Работал начальником слесарного цеха на швейной фабрике. Катя не знала его ласки вовсе. Отец был против ее рождения, но сопротивляться грозной учительнице и визгливой жене был не в силах. Приходил домой молча. Так же, молча, ужинал и уходил к себе в комнату. Словом, был тенью в их семье. Он и с Ольгой-то не особо разговаривал. Мог перекинуться несколькими фразами, и только.
С четвертого класса мать назначила Катю домработницей. С тех пор в ее обязанности, помимо учебы, к которой она была не способна, входила уборка их двухкомнатной квартиры. Теперь каждый вечер Катя огребала не только за бездарную учебу, но и за невымытую посуду, пыль на телевизоре, плохо вымытый пол и тому подобное.
– Учиться, значит, ты не хочешь? Помогать матери – не хочешь! А что ты хочешь в этой жизни? Валяться на кровати и слушать вашу уродскую музыку?! Посмотри на Оленьку! Учится, девочка моя, день и ночь! Ей и учиться-то не надо! Такой талант не профукать! А она учится! Учится, потому что хочет стать Человеком! А ты? Ты, мало того, что БЕЗДАРНОСТЬ, так еще и грязнуля! Тебя даже замуж, убогую, никто не возьмет! Зачем я тебя родила? Зачем?! – мать с трагическим выражением лица обхватывала себя руками.
«Куда же деться от всего этого. Куда?» – Катя давно решила, когда вырастет, устроиться работать проводником на железную дорогу. Это было лучшее ее решение, чтобы убежать из этого «дурдома».
«Пройду медкомиссию, поступлю на двухмесячные курсы, и все… Свобода!» она ждала девятого класса, как манны небесной.
* * *
Это случилось неожиданно. В девятом классе Катя влюбилась. Влюбилась первый раз. Отчаянно и безумно. Ей казалось, что принц, которого она так долго ждала, наконец, услышал ее мольбы и пришел за ней. Да не куда-нибудь, а прямо в ее квартиру.