Рыбака охватила ярость. Она была сильнее боли, которую он испытал при смерти сына. Самая сильная ярость за всю его многотрудную, вечно голодную жизнь. Ярость от разбитых надежд, от того, что он был обманут, от того, что надо было навсегда распрощаться с мечтами о лучшей жизни.
— Ключ… — сказал он. — Ключ! Не сомневаюсь, что замок находится на большой глубине и сокровище доступно только крабам. Будь проклята, лживая нечисть! — И он взмахнул рукой, чтобы выбросить бесполезный предмет. Но неожиданно передумал, положил ключ в глубокий карман и спустился в каюту с окаменевшим от злобы лицом. Он вернулся с трутом в руках. Он высек огонь и поднял над ним прядь волос. Волоски разделились и взвились так, будто хотели улететь от огня, но рыбак погрузил прядь в огонь и, улыбаясь, следил, как медленно сгорают волосы.
Глубоко внизу, на дне океана, русалка почувствовала ожог, и ее пронзила внезапная боль. Жар побежал по ее холодной коже, она покрылась волдырями, разъедающими ее тело. Сверкающий хвост русалки съежился и обуглился, ядовитые иглы покоробились и отвалились. Русалку окружала вода, однако она сгорала. Море вокруг зашипело, будто уничтожая вещество ее тела, и мельчайшие частицы того, что было русалкой, влились в быстрые воды океана…
Часть первая
КЛЮЧ
Глава первая
Она простояла перед картиной несколько минут, прежде чем обратила на нее внимание. Другие картины в галерее были абстрактными, но когда она, дожидаясь отца и стараясь убить время, стала разглядывать эту, в пятнах неописуемых цветов стали проявляться очертания, смутные, как тень от дыма. Она увидела разрозненные части лестниц, странные арки, ведущие в никуда, призрачные намеки на незаконченный лабиринт. Где-то возникали ярко освещенные детали: клочок неба позади разрушенного свода, часть окна с металлической решеткой, моргнувший ясный глаз, который, казалось, всматривается в зрителя. Художник направлял внимание зрителя на разные участки картины с таким искусством, которое тревожило, давая воображению самому определять границы образов, затем неожиданно останавливал внимание на точке, где хаотические пятна сильно контрастирующих цветов в своем центре образовывали нечто, не поддающееся объяснению.
Там была изображена усеченная пирамида, возможно, трех дюймов в высоту. Она была так плотно заполнена микроскопическими деталями, что это напоминало многочастную мозаику, где предметы уменьшались до полного исчезновения. И пока она это рассматривала — то ли потому, что ее глаз уже был приучен художником, то ли благодаря мастерству создателя картины, — крошечные объекты стали перемещаться, как в калейдоскопе, и она обнаружила, что смотрит через дверь или через оконный проем наружу, на город.
Широкие улицы города украшали колоннады, скопление крыш скрывало тайные аллеи. Блестящие купола, шпили, дворцы и террасы, стены храмов, стены таверн, дворы, фонтаны и сады — все купалось в золоте солнца. Она не могла понять, что это за город, он одновременно казался и древним, и не принадлежал никакому времени. Это мог быть Рим без туристов и транспорта, мог быть только что построенный Иерусалим или место жизни высочайшей цивилизации, которая старше истории, рожденной с рождением мира, чьи руины давно стали пылью, а мудрость и вовсе забыта.
Я никогда не была человеком с богатой фантазией, думала она о себе. И все-таки ее воображение было разбужено, и внезапно ее пронзила ностальгия по месту, которого она никогда не видела, по волшебной сказке, которую она всегда отвергала.
— Вам это нравится? — раздался голос позади
нее. — Вы, кажется, совершенно поглощены этой картиной.
Она резко обернулась. Пол галереи был застелен ковром, и хозяин, она была уверена, что это хозяин, подошел к ней так тихо, что она этого не заметила.
— Не знаю, — сказала она. — Я еще не решила. Это очень интересно.
— Значит, вы не доверяете импульсивному суждению. — Голос был нежен, как взбитые сливки, но с крошечной долей насмешки. И нельзя было определить, то ли он очень высокий, то ли просто тихий,
но чувствовалось, что его хозяин наделен чувством юмора. Блестящие седые волосы обрамляли голову подошедшего человека стальным ореолом, кожа лица была цвета кофе с молоком и совсем без морщин, что говорило скорее о тщательном уходе, нежели о затянувшейся молодости. У него были миндалевидные глаза, поблескивающие желтыми огоньками. Он был обходительным, элегантным, высоким и грациозным. Он ей сразу и решительно не понравился.