— Силой? — У Ферн отчаянно забилось сердце, в горле пересохло. — Что?.. Что вы имеете в виду? Чему вы можете меня выучить?
Он не пропустил выделенное ею слово.
— У вас — красота и юность, — легко сказал он. — Это ваша сила. Однако юность не знает, как распорядиться своим очарованием, а со временем обнаруживает, что все ушло. Я мог бы дать вам полезный совет.
— Спасибо, — ответила с облегчением Ферн, — но не думаю…
— Вы не нуждаетесь в учителе? Жаль. Инстинкт не всегда хороший спутник. Молодые склонны бездумно доверять, верить всему с открытым сердцем — но, послушайте, моя скромная и чувствительная Фернанда… Вы слишком много знаете… для вашего возраста. — Его легкость обернулась серьезностью, он перешел от шуток к угрозе, но с мягкостью, которая смущала ее. — Вы не должны дарить вашу преданность без колебаний, не задавая вопросов, не раздумывая о выборе.
— Что вы мне предлагаете? — прошептала Ферн.
— Образование. В жизни так много всяких разностей, которым вас не обучит и лучший университет. — Он чуть было не начал читать ей нравоучения, что свойственно всем взрослым. Но тут подали горячее блюдо, и он изменил предмет беседы.
Он стал разговаривать об искусстве и литературе, расспрашивая Ферн, что она думает о Босхе и Дали, Мильтоне и Макбете. Кусок баранины на его тарелке был съеден наполовину, и Ферн поняла, что наблюдает за тем, с какой элегантностью он вгрызается в мясо, как его белые зубы прокусывают недожаренную плоть. Моментами встречаясь с ним глазами, она воображала, что сверкающие пятнышки в его зрачках движутся и вылетают оттуда с головокружительной скоростью. («Это дракон, не смотри в его глаза», — невольно пронеслось у нее в голове.)
— Макбет — интересный образ, — сказала Ферн, пригубив вина, — но я думаю, что ведьмы глупы. Как действующие лица в пантомиме.
— Пантомима — это для детей, — сказал Джейвьер. — В искусственном воздухе театра дети смеются над страхом. Это эмоции сказки, безопасной, как игра. Но взрослые знают, что страх — не повод для смеха. Вы уже взрослая, Фернанда? В пантомиме представляют реальный мир, но мир из-за этого не становится менее реальным. Вы верите в колдовство?
— Конечно, не верю, — побледнев, ответила Ферн.
— А вам никогда не мечталось оседлать ветер, погнаться за облаками, поплясать солнечным лучом на лице воды? Вы не хотели увидеть прошлое в пустом зеркале или услышать музыку звезд, скатиться по радуге, вызвать давным-давно умерших? У вас есть воображение, используйте его, оживите его, дайте ему толчок. Сделайте его своим оружием, оружием более мощным и смертоносным, чем все изобретения современного человека. А ваша красота — вы задумывались о ней? О вашей недолговечной юности, вашем скоропреходящем цветении? Вы — как первый цветок, как подснежник, проснувшийся раньше весны. Но вы могли бы превратить вашу красоту в хрусталь, в сталь, которые не подвержены старению, изменению, которым не угрожает время. Подумайте о том, чтобы всегда быть любимой, всегда! Вы можете получить все это, если только захотите! — В его глазах сверкал огонь, но Ферн избегала их. — Вы верите в колдовство, Фернанда? Или вы все еще держитесь за свой страх?
— Кто вы? — спросила Ферн.
Но она уже все знала. Это знание жило в ее подсознании уже давно. Она уже все понимала, когда расспрашивала Рэггинбоуна несколько дней назад. Процесс старения может быть замедлен, могут поседеть волосы… Жилец за маской улыбался, ощущая ее состояние.
— Кто вы?
Ресторан, казалось, растаял, они стояли в середине огромной голой пустоши. В углублениях почвы лежал туман, в воздухе проплывали одинокие деревья без корней. Звезды дрожали, испуская резкий свет. Ветер пробрал ее до костей. Пламя свечи выпрямилось между их лицами.
Его улыбка исчезла, и дубовые панели стен вернулись на свое место.
— Я — Джейвьер Холт, — сказал он с вежливостью, которая не могла ввести в заблуждение. — Кем еще могу я быть?
— Я раньше слышала ваш голос, — сказала Ферн. — Но он раздавался изо рта каменной статуи. Меня заинтересовало, почему ваш голос звучит не много иначе. Теперь поняла: тогда вы были менее вежливы. — Она знала, что должна его бояться, она должна была быть благоразумной и молчаливой, но выпитое вино и какие-то безудержные внутренние силы тянули ее вперед. Это было не любопытство, а необходимость. Необходимость быть уверенной, знать, кто твой враг, знать точные факты и, несомненно, понять свой выбор.
— Вас не звали, — сказал Холт, и тон его был одновременно и резким и мягким.