На кровати лежало новое покрывало, оно было изумрудно-зеленым и бирюзово-голубым, с рисунком в виде парных перьев и радужных глаз. Покрывало было очень красивым, но почему-то вызывало отвращение. Ферн представила себе, как были исколоты пальцы, как слепли глаза у женщин, которые его вышивали. Она поймала его отражение в зеркале, чистом, без пятен, отвернулась и тут же глянула в него снова. Там оказалась спальня в спальне. В пыльной, неубранной комнате виднелась вторая, со всеми вещами и украшениями, принадлежащими Элайсон.
— Уилл, — прошептала Ферн, побледнев, стараясь справиться со своими ощущениями.
Но брат был занят телевизором, в котором вместо изображения бежали строки с белыми и серыми пятнышками. Он еще не видел зеркала, и Ферн решила, что не стоит пока привлекать к нему внимания. Она заставила себя посмотреть на что-то еще, и ее заинтересовал прямоугольный ящик темного дерева у кровати: его боковые стенки были испещрены золотистыми прожилками, а по крышке расползлись зловещие иероглифы из красной эмали. Когда Ферн дотронулась до ящика, она почувствовала необычный запах, как будто повеяло несуществующим ветром из северных лесов. Она провела пальцем по краю крышки, неожиданно наткнулась на металлический замочек и громко вскрикнула. Пронзительная боль была похожа на ожог, хотя на руке не осталось никакого следа.
— Что случилось? — спросил Уилл, оторвавшись от экрана телевизора.
— Может, я и ошибаюсь, — ответила Ферн, — но здесь происходит то же самое, что и с ручкой двери, только еще хуже. Надо найти перчатки.
Как ни странно, на стуле около кровати лежали перчатки. Ферн с неудовольствием отметила, что они сделаны из кожи какого-то земноводного — змеи или ящерицы. Пятнышки на коже меняли цвет в зависимости от освещения, как если бы неуловимая память о жизни все еще оставалась в этих перчатках. Ферн натянула на руку правую перчатку, она была великовата, но тут же пальцы перчатки прижались к ее пальцам, кожа прилипла к коже, и Ферн испугалась, что никогда не сможет освободиться из этой ловушки.
— А сейчас сможешь открыть? — требовал Уилл. Ферн нажала на замочек, боли не было, крышка поднялась. Внутри ящика было несколько отсеков. Там стояли крошечные коробочки и флакончики с такими мелкими надписями, что их невозможно было прочесть, толстая книжка в кожаном переплете, с выцветшими от возраста страницами, заполненными Рукописным текстом, и видеокассеты без названий.
— Давай попробуем посмотреть какую-нибудь кассету, — сказал Уилл. В его глазах читалась борьба между любопытством и осторожностью.
Ферн взяла кассету рукой в перчатке и вставила ее в телевизор. Затем они сели на павлиновое покрывало, и Уилл нажал выключатель. Раздался щелчок — и экран исчез. Квадратные очертания телевизора растворились, превратились в окно в никуда.
— Это сделано на компьютере, — неуверенно сказал Уилл.
Из маленькой точки в бездонном пространстве на них неслось изображение. Это не было двухмерное кино, это был взгляд в реальность. На улице, залитой рассеянным солнечным светом, полной дымом выхлопных газов, к автомобилю подошел старик. Он вытащил из кармана связку ключей, рассеянно посмотрел на них и положил обратно, затем вытащил связку поменьше, где явно находился ключ зажигания. Ферн пришло в голову, что это может быть дядюшка Нэд, а в связке находятся те ключи, которые они ищут. Но изображение исчезло, появилось другое, затем еще одно, еще… Фрагменты изображений набегали одно на другое со скоростью пулеметной очереди, унося события все дальше и дальше в прошлое. Рыночный прилавок с витриной, полной безделушек, в которой рылись чьи-то пальцы; сводчатый подвал, заставленный коробками, на которых слоем лежала пыль; фигура в униформе, поднимающая что-то с залитого кровью пола; два человека, уставившихся на пламя, которое освещало снизу их лица: одно полное, оживленное, другое очень молодое, но уже очень мудрое, с прилипшей ко лбу прядью влажных волос. На секунду человек поднял глаза, они были одновременно и карие, и золотые, и зеленые, как залитый солнцем лес. Затем фантастическое видение исчезло, вместо него появились другие лица: цыганка, женщина с томными глазами, мужчина со сжатым ртом. На спокойном море покачивался потрепанный рыбацкий корабль, его паруса повисли в застывшем воздухе. Заходящее солнце выкатилось из-за облаков и огнем плеснуло по воде, пробежав по ней золотой дорожкой. Затем вода накрыла все, и далеко в глубине что-то стало расти, постепенно обретая форму и плоть. Но прежде чем Ферн смогла как следует разглядеть очертания того, что поднималось из-под воды, все скрылось под белой рукой, и изображение пропало. И вдруг появился другой корабль, с изогнутой мачтой и расколотой деревянной обшивкой, убегающий от шторма в глубине изображения. Телевизор задрожал от бури, по комнате пронесся порыв ветра, взвились занавески, захлопали створки окна. На экране вспыхнул свет. Ферн и Уилл почувствовали, что их подняло вместе с домом и склоном холма. Они вцепились в спинку кровати, взлетая в бушующее небо над бурлящим морем, они увидели разноцветные вспышки света, пульсирующие над облаками, и услышали раскаты грома где-то далеко внизу. Покров неба раскололся, в волнах разверзлось глубокое ущелье, и корабль рухнул в этот провал. С него смыло рулевого, и Ферн поняла, что то, что блеснуло на его шее, был пропавший ключ, и она увидела, как мертвенно-бледные руки русалки потянули рулевого в бездну. Зыбкая темнота затянула картину, затих бушующий шторм, и из глубины космоса раздался глубокий, холодный голос:
— Дальше вглубь двигаться запрещено! Город изгнан из времени, памяти и истории навсегда. Никто никогда не увидит Атлантиды.
Будто хлопнула закрывшаяся дверь. Вернулся на место экран телевизора. Вокруг была знакомая комната. Дом стоял на склоне холма. Ферн дрожала и не могла произнести ни слова.
— Г-г-господи, — заикался Уилл. — О, господи! Что это было? Что это все значит?
— Это значит, что мы попали в беду, — наконец произнесла Ферн, убедившись, что ее голос не дрожит. Она нажала кнопку, вынула кассету и положила ее обратно в ящик.
Уилл, к удивлению Ферн, быстро справился с волнением.
— Мне еще никогда в жизни не было так страшно, — заявил он. — Никогда! Что нам теперь делать?
— Уходить отсюда, — сказала Ферн.
Уилл перелез через подоконник и стал спускаться, неуверенно нащупывая ступеньки.
— Осторожно, — сказала ему сестра. Она подумала было открыть дверь рукой в перчатке, но решила, что это опасно. Что делать потом с этой перчаткой? Ей не хотелось, чтобы Элайсон заподозрила, что кто-то был в ее комнате. Она последний раз осмотрела комнату, непроизвольно вздрогнув привзгляде на зеркало, и заколебалась при виде накрытого тканью мольберта. Потом решилась и откинула тряпку. Казалось, плесень распространилась еще дальше, теперь она почти прикрывала макушку лошади, в печальном взгляде которой таился испуг. Ферн погладила поверхность картины рукой в перчатке. Пятнышки плесени немедленно задвигались и собрались в темные кляксы, которые слились в покрытую рябью ленту. Ее цвет, мерцая, изменялся. Ферн легко коснулась двери в конюшню. Что-то толкнуло ее руку, она снова вздрогнула и почувствовала страх от того, что сама себя не узнавала, что перчатка приросла к ее руке, от того, что тонкий ручеек силы пронзил все ее существо. Ферн резко отступила от мольберта, и ткань закрыла картину. Снаружи донесся голос Уилла:
— Ферн! Ферн!
Она стянула перчатку — перчатка снялась легко, Ферн положила перчатку на прежнее место, расправила павлинье покрывало, перелезла через подоконник и плотно закрыла окно.
— Как ты думаешь, она догадается, что мы у нее побывали? — спросил Уилл.
— Надеюсь, что нет, — ответила Ферн.
Они оба обрадовались, когда после ужина увидели вернувшуюся Лугэрри. Собака улеглась у их ног и явно решила остаться с ними на ночь. Она широко зевнула, показав острые желтые клыки. Ферн присела на корточки и стала гладить ее жесткую шерсть, осторожно обходя места, где были раны.
— Останься на ночь, — шептала Ферн. — Сделай так, чтобы я была храброй, как волк. Мне так нужно сейчас быть смелой.